Чем больше он пропускал её «уроки», тем хуже получалось выполнить «задания»; и, в конце концов, он стал просто «прогуливать», прикрываясь занятостью. Хотя сложно сказать, прикрываясь ли? Или действительно, как раз занятость была основной причиной происходящего. Ему казалось, что стоит слегка отдохнуть, и прежняя мужская сила к нему вернётся, но отдохнуть как раз и не получалось. Ничто особенно не приносило ни радости, ни облегчения.

Он тогда был так занят, что обрюзг, набрал лишний вес, обрел целую кучу вредных привычек, которые даже не замечал. Тайком от жены и от коллег пил флакончиками медицинский спирт, предназначавшийся для экспериментов. И кто знает, чем бы это закончилось – не уйди она от него тогда, резко и болезненно для него.

Это случилось тогда, более семнадцати лет назад… Но как это всё было принять? Как было смириться? Можно было, конечно, позволить отчаянью взять верх над собой и упасть на самое дно своего сознания, туда, где нет ни света, ни выхода. Только мрак и печаль господствуют там. Как не дать сердцу чувствовать, как остановить мысли.. А дальше? Что дальше? Он тогда почувствовал, что он отец – значит, сдаваться просто не имел права! Стоило бы тогда дать лишь слабинку: он бы упал на дно, заливал бы глотку спиртом, бился бы в конвульсиях душевной боли, жалко и театрально заламывая руки.

Но он пошёл другим путём. К своему удивлению, он безропотно позволили Дмитриеву затащить его в спортзал почти за год до того, как это стало обязательным для всех сотрудников стратегических объектов. Они тогда вместе наматывали круги по подземному стадиону, поднимали тяжести и занимались в группе тайцзицюань. Они до изнеможения лупили руками и ногами боксерские мешки и макивары, и профессор не мог понять, откуда только в нём есть столько внутренней ярости, что порой кожа на мешке лопалась.

Отдельно, уже самостоятельно, осваивал йогу. Это было странно, но именно эта странность происходящего с ним, необычность помогала преодолевать боль.

Встрепенувшись, словно ото сна, он пошёл на кухню. Там ворковали Маша и Коля. Маша сидела на Колиных коленях и кормила его какой-то самодельной сладостью, и дурачась, слизывала с уголков его рта варенье. Не заметив вовремя Сергей Федоровича, они смущенно вскочили, залившись краской.

Сергей Федорович хотел им сейчас сказать то важное, о чем он только что горько раздумывал. Сказать то, чтобы они никогда не отодвигали своих любимых на второй план, зарывшись в куче непонятных дел. Он посмотрел в смущенные юные глаза.

– Простите, что я вас побеспокоил…., – сказал профессор растерянным, очень грустным голосом, – Не стыдитесь быть вместе….

Он повернулся и вышел из комнаты. И ему почудилось, что он всё испортил. Опять всё испортил. Наверняка его слова они воспримут как скрытый упрек, а ведь он хотел сказать что-то совсем другое.

Он захватил с собой несколько папок из середины стопки. Там были незнакомые ему названия и фамилии… Интересно, это собрание досье на все подобные проекты? Надо будет обязательно ознакомиться поподробнее…

Меж высоких хлебов затерялося

Небогатое наше село.

Горе горькое по свету шлялося

И на нас невзначай набрело.

Ой, беда приключилася страшная!

Мы такой незнавали вовек…

Русская народная песня

Ближе к ужину Сергей Федорович позвонил в Институт, Варваре, чтобы выяснить, как обстоят дела в его отсутствие.

– Добрый вечер, Варвара! Как прошёл день?

– В целом штатно, Сергей Федорович. Были небольшие проблемы с третьей климатической установкой – её параметры отклонялись от заданных…. Но инженеры-механики более-менее это отрегулировали. И еще сегодня карточки снабжения обновили. Можно отоварить!