Идти не хочется, но тело само тащит. Мокрый песок цепко хватает и погружает. Ноги упорно двигаются вперед. Они несут туда, откуда доносятся голоса. Горстка людей, стоически переживших ночной бал и распевающих песни под гитару. Посиневшие от усталости официанты в клоунских костюмах подливают фантастически дорогие напитки. Никто больше не чувствует их вкуса. Это уже просто символ. Атрибут и цитата другой жизни, такой близкой и такой далекой одновременно, которой хочется запастись впрок. Влить эту недосягаемую до последней капли и оставить ее внутри навек.

Рядом со столами в грязной луже лежит Ганнибал, полностью перемазанный какой-то серой жижей, в одних плавках, облепленный со всех сторон золотыми конфетти. При каждом выдохе он выпускает слюни и храпит. Живот его трясется и, кажется, живет своей жизнью. Живот-повелитель – это состояние полного подчинения телу. Обидно видеть, что это именно Вик. Больно и обидно… Орлет болезненно морщится. А над всей этой мизансценой летает песня. Песня, звучащая надтреснутыми голосами. Песня про любовь! Адамов с интересом разглядывает Орлет, пытающуюся прикрыть безвольное тело Ганнибала забытым кем-то на песке полотенцем.

– Оставь. Ему уже не поможешь. Пусть спит. Проснется, сам оденется.

– Почему он в таком виде? Откуда эта грязь?

– Свинья, Орлет, всегда грязь найдет, – отвечает, смеясь, Адамов. – А он был нашей золотой свиньей, несущей золотые яйца.

– Ты ему за это платишь?

Орлет зависла в немом гневном посыле. В невысказанном, но сформированном, уже готовом слететь с языка отравленной пулей. Все замерли и будто бы даже прекратили дышать. Адамов выдержал взгляд, мгновенно сменил настрой и тон, отвел направленную в него стрелу возмущения чуть в бок. Удивленно дрогнули брови и опять вернулись на место, заняв позицию «снисходительность».

– Ты хочешь поговорить со мной, да, Орлет? Здесь, при всех? – Адамов сказал это мягко, почти доброжелательно.

Напряжение и немой вопрос, исходящий от невольных зрителей, заставили ее вспомнить, что она профессионал, что она на работе и что существуют цели и задачи «Смены», среди которых нет ничего похожего на «подорвать авторитет лидера». Орлет, впившись в Адамова немигающим, подняла вверх руку, подзывая к себе рыжего клоуна с размазанным по лицу гримом. Похож. Очень похож на Митхуна, буквально его отражение, только в виде живой цитаты. Такой же размазанный, пытающийся удержать лицо. Знаки. Везде знаки. Символы как предупреждение. Как код для посвященных.

Вздох облегчения, шипучая жидкость, насмехаясь, заполняет бокал, звон сомкнувшегося в едином порыве стекла. Ля салютэ!

**Знаешь, что меня остановило? Примирило с этой ситуацией? Прошлый вечер, ради которого можно было на все остальное закрыть глаза. Адамов, серьезный и торжественный, держа в руках светящийся ледяной меч, произносит торжественную клятву верности свету, добру и друзьям. Клятву, понимаешь? Я считала, что это как закон. Если ты поклялся – это почти так же, как заложил душу. Нет, ну, конечно, все это не всерьез, и звезды, которые рассыпаны вокруг него, и светящиеся тонкие нити, протянувшиеся во время клятвы от меча ко всем присутствующим, – все это сплошная бутафория. Все неправда. Все, кроме клятвы. Это было так сильно, честно, искренне. Я поверила. Ведь главный вектор был задан. Главные слова произнесены.

И еще песня, эта песня, летающая над храпящим Ганнибалом, над этой горсткой людей, которые, прижавшись к друг другу, соединяли ритм, смысл, музыку. Они прямо из последних сил ее выдавливали. Как призыв о помощи. Понимаешь, помощи просили не люди. Помощи просили души. Четыре года назад там, на пляже я пообещала себе, что сделаю все от меня зависящее, чтобы этот маленький мирок наполнился красотой – той, что в состоянии изменить и направить к смыслу.**