Размышления Екклесиаста о смысле человеческой жизни затрагивают такой широкий спектр вопросов и задают так много тем для раздумий, что превращают небольшой по объему текст в неиссякаемый источник философской рефлексии.

Очевидно именно противоречивость, многоплановость и неоднозначность трактовок этого религиозно-философского произведения привели к тому, что к основному тексту был добавлен явно инородный, написанный от третьего лица эпилог, расставляющий акценты в русле узкого религиозно-догматического толкования: «Выслушаем сущность всего: бойся Бога и заповеди Его соблюдай, потому что в этом все для человека. Ибо всякое дело Бог приведет на суд, и все тайное, хорошо ли оно или худо» (Еккл. 12:13–14).

Книга Иова является одновременно и глубоким философским трактатом, и драмой, и великой поэмой. За сюжетной простотой повествования встает поистине неисчерпаемая тема: в чем причина и смысл человеческих страданий? Самим фактом постановки этой проблемы и поиском ответов, книга Иова полемизирует с позицией ветхозаветных пророков, полагавших, что царящее в мире зло и несчастия есть следствие отступления от Бога.

Герой книги – праведник, «боящийся Бога и уклоняющийся от зла». И вот на такого человека обрушиваются все возможные беды: Сатана насылает бурю, которая губит все стада и богатства, обрушивает дом, под обломками которого гибнут сыновья и дочери Иова. Но убитый страшным горем Иов не изменяет себе и своему Богу: «Наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь. Господь дал, Господь и взял; да будет имя Господне благословенно!» (Иов 1:21). Тогда Сатана насылает на Иова проказу. И все отворачиваются от него: жене стал тяжел его запах, слуги обходят его стороной, а те, кто раньше были счастливы увидеть его улыбку, отворачиваются с содроганием.

Трое друзей Иова – их горячие споры составляют большую часть книги – убеждены в том, что страдание, налагаемое Богом – это кара за грехи. А значит, надо покаяться в своих грехах, чтобы получить прощение. Вера Иова в справедливый божественный миропорядок вступает в мучительное противоречие с его знанием о своей невиновности, как и о невиновности других несчастных, чьи страдания открываются его взору. И Иов не выдерживает этого напряжения, проклиная и ночь, в которую был зачат, и день, в который родился, он требует ответов от Бога: «Я взываю к Тебе, и Ты не внемлешь мне, – стою, а Ты только смотришь на меня. Ты сделался жестоким ко мне; Крепкою рукою враждуешь против меня» (Иов 30:20–21). Но друзья Иова не успокаиваются: выдвигая довод за доводом, выстраивают они сухие логические конструкции, лишенные собственного опыта подлинного страдания. Этот бесконечный поток гладких и безупречных фраз в одно мгновение сметается громовым раскатом живого Божественного голоса: «Кто этот, омрачающий Провидение словами без смысла?… Я буду спрашивать тебя, а ты объясняй мне: Где ты был когда я полагал основания земли? Скажи, если знаешь… Давал ли ты когда в жизни своей приказание утру и указывал ли заре место её… Кто вложил мудрость в сердце, или кто дал смысл разуму?… Будет ли состязающийся со Вседержителем еще учить? Обличающий Бога пусть отвечает ему» (Иов, гл. 38, 39).

В речах Бога разворачивается потрясающая картина величия мироздания, всю широту и глубину которой не в состоянии охватить человеческий рассудок, но способна воспринять доверившаяся Богу душа, ибо жизнь всегда больше и значительнее любых страданий. Потрясенный Иов раскаивается и признает свое поражение: «Вот, я ничтожен; что буду я отвечать тебе? Руку мою полагаю на уста мои» (Иов 39:34). И это поражение дороже и значительнее многих побед, потому что открывает простор для преображения души. Только осознав, что совершенной праведности не может быть на земле, Иов понимает главное: страдания праведников – не кара, а испытание, путь к духовному очищению и совершенствованию.