– Неужели все люди в твоем окружении такие? Может быть, ты просто не встречал по-настоящему хороших людей?

– Да, они все такие. Я вижу их насквозь, и никому никогда не будет до тебя дела. Мы живем ради себя, так уж получается, и ничего с этим не сделать. Я их не виню: только им решать, как они хотят жить, и, наверное, это в какой-то мере даже правильно. Этакий здоровый эгоизм, но я так не могу. Поэтому у меня и нет друзей, нет любимых людей. Меня люди интересуют только в плане дел и работы, поэтому с ними и приходится общаться. Была бы возможность, я остался бы один.

Ханна понимала, что перед ней человек, глубоко травмированный в душе. Было грустно смотреть на то, как он по-прежнему пытается улыбаться, хотя внутри у него полная разруха, и, кажется, что никто не способен зализать его раны. И грустно, что у такого, на первый взгляд, жизнерадостного человека есть эта боль, с которой он уже много-много лет не может справиться. Теперь она знала причины его порой странного поведения и перепадов настроения. Он все еще один.

– Давай больше не будем об этом, хорошо?

– Хорошо. – а на небе занялся настоящий гром, и по земле начали постукивать маленькие капли летнего дождя, как будто сбрасывая всю эту тяжесть, что накопилась за день, постепенно усиливаясь.

Тим раскачивал ее на качелях: ей было весело, несмотря на непростой разговор, в котором он поведал ей о своем детстве и юности. Он наконец-то был рядом, и даже вчерашняя ситуация начала все же забываться.

Впрочем, время было уже около часа ночи, и дождь начал поливать со всей силы. Ханна смеялась: волосы уже совсем промокли, но ее это ничуть не заботило. Она закрыла глаза, слушая только свое дыхание и удары капель об асфальт вокруг нее. Ветер обжигал щеки, отчего на них ощущалось легкое покалывание, заставляющее почувствовать себя в реальности. Перед ней – лишь темнота, полное отсутствие каких-либо мыслей, душащих проблем, потеря контроля над собой и своим телом: уж если кто ее и держал, так это был только он. Под ладонями – холод железных цепей, их текстура, ощущаемая каждой клеточкой тела, и дождь, целующий ее в оголенную шею, заставляющий вздрагивать и морщиться, но не от прохлады – от захвативших ее таких простых эмоций.

– Надо идти, Ханна, а то мы совсем тут промокнем. – засмеялся парень, останавливая качели и помогая ей с них слезть.

– Ну и пускай! Неужели ты замерз? – рассмеялась она в ответ, заглянув ему в глаза, которые на фоне темно-синего неба были похожими на звезды.

– Я боюсь, что ты простудишься. – взяв ее за руку, Тим пошел в сторону подъезда.

– Давай только прогуляемся вокруг дома и зайдем. Мне сейчас так хорошо! – сказала она, когда разразился настоящий ливень, и потащила его в другую сторону.

– Ох уж эта Ханна! – закатил он глаза. Их руки, покрытые каплями, продрогли на ветру, и было бы гораздо целесообразнее убрать их в карманы, но они по-прежнему были сцеплены, а пальцы переплетены. Теперь они бежали, ногами увязываясь в лужи, создающие непрерывные всплески, отчего все кеды были уже мокрыми. Тим по-доброму злился на нее за то, что она не позволила ему слишком быстро зайти домой, а в ней вдруг возникло непреодолимое желание его обнять: она хотела, чтобы он тоже это чувствовал, чтобы дождь так же обжигал его руки, причиняя приятную боль. И тогда она уткнулась головой в его плечо, а его ладони сцепились на ее талии. Кончиками пальцев она чувствовала, как дрожит от холода его шея.

Тим провел рукой по ее влажным волосам, ставшим совсем темными от воды, и улыбнулся. В небе сверкнула еще одна молния, до смерти ее напугавшая, и Ханна подскочила от неожиданности, тут же начав смеяться. В этот момент он притянул ее за голову, она почувствовала, как его раскаленные губы коснулись ее холодных губ: сначала еле ощутимо и нежно, затем – напористо и даже грубо, но ей это нравилось еще больше.