Итак, поговорим о тебе. Ты, Курт Рихтер, прибыл некоторое время назад в Германию, только-только освобождающуюся от либерально-коммунистических идей, из страны победившего большевизма. Как ты думаешь, как сложилась бы твоя судьба, будь твоими родственниками простые люди, пекари, лекари или коммивояжеры? Тобой бы занялась одна из спецслужб, кто-нибудь из ребят в СА или СС, и дальнейшая твоя судьба была бы под большим вопросом. Но тебя, парень, привез не кто-нибудь, а Ханс Ешоннек, один из видных функционеров в Имперском военном министерстве. А встретили тебя твои дед с бабкой, не печники и сапожники, а одни из самых богатых и влиятельных промышленников Германии.

– И поэтому, – наконец разлепил губы Курт, – мною занялся ты.

Йоганн рассмеялся:

– Только по собственному почину. Нет, в какой-то момент в моей организации кое-кто задал вопрос о том, что означает моя дружба с таким сосунком, как ты.

Курт вскинул голову, собираясь что-то сказать, но Йоганн, подняв вверх палец, остановил его.

– Дружба – это именно то, что, я предполагаю, возникло между нами, или у тебя есть возражения на этот счет?

Курт промолчал.

– Скажи мне, ты веришь в наш народ, в немцев как в великую нацию, в то, что Германия должна стать могущественной державой? Просто ответь, веришь и хочешь ли, чтобы так и было?

Курт ответил, не задумываясь:

– Верю! Конечно, верю.

Курт даже приподнялся.

– Я ведь, – он запнулся, – там, где мы жили с мамой и отцом, мы ведь изучали историю и, – с нажимом повторил, – историю нашей Германии, мы гордились принадлежностью к древнему немецкому народу. Вы тут для нас были как боги, недосягаемые, загадочные боги.

– Ого, какие слова! – Леманн легонько похлопал в ладоши. – Рад, очень рад такому искреннему порыву. Это замечательно! Ты любишь Германию, и это – главное. Нашей истории тысячи лет и впереди должно быть никак не меньше. Многое происходило с нами, менялись короли, менялись порядки, понятия, законы, но главное – это то, что немцы остаются немцами. Сегодняшний день преходящ. Нет, – Йоганн поймал удивленный взгляд своего слушателя, – он прекрасен, Германия возрождается, мы воодушевлены, мы на подъеме. Идет борьба за будущее страны, и тут возможны какие-то, как кажется на первый взгляд, перегибы, излишняя резкость движений новой власти, даже некоторая жестокость и даже несправедливость по отношению к каким-то группам граждан. Одним словом, нелицеприятные вещи.

Леманн искоса глянул на Рихтера.

– Ну вот, к примеру, сожжение книг. Видишь, ты опустил глаза, и там, на площади ты стоял молча, ты явно не одобрял народный порыв, ты ведь видел, каково было воодушевление молодежи, студентов, преподавателей, просто прохожих? В топку паровоза нужно что-то кидать, нужен огонь, который понесет этот паровоз вперед, он потянет за собой весь состав. Народу, людям нужен этот огонь как запал для разгона. Когда паровоз наберет ход, топить снова станут дровами, все успокоится, поверь мне. Да, кое-где побили жидков, всего лишь выпустили пар. Рождение новой нации всегда происходит с кровью. Всякое может случиться, будут и ошибки, но главное, – Йоганн взял Курта за плечо, – это то, что ты правильно ответил на мой главный вопрос – ты любишь Германию, и это основа твоего отношения к тому, что я пожелал выяснить. А теперь перейдем к частностям.

– У меня есть собственная система определения лояльности к сегодняшнему политическому устройству нашей страны, – Леманн щелкнул пальцами и поднял руку, приглашая Курта сконцентрировать на ней внимание, затем он максимально развел большой и указательный палец и прокомментировал, – вот так на наших митингах приветствуют речи ораторов, на всю возможную широту раскрыв в крике рот, истинные патриоты, – прищурившись, пояснил, – это я тебе сейчас демонстрирую рот той части публики, которая представляет из себя в основном искренних дураков и патологических болванов, лучший материал для рядового и сержантского состава нашей армии, – затем, сузив наполовину расстояние между пальцами, продолжил: – Так кричат те, кто привык прежде, чем отдаться с потрохами пропаганде и инстинктам, не самым, прямо скажем, цивилизованным, оглядываться, оценивать ситуацию и опираться не только на всеобщее воодушевление, но и на свои собственные чувства. Из этой группы митингующих можно создать, если мы останемся в категориях армейских ранжиров, командный офицерский корпус. И, наконец, – Йоганн сомкнул пальцы, – в этой предполагаемой нами толпе ликующих болванов и осторожных умников можно заметить некоторое, очень небольшое количество тех, чей рот, – и Йоганн потряс сомкнутыми пальцами, – закрыт. Эту группу меньшинства я разделил бы на две категории. Первая – это те, кто сможет в конечном итоге возглавить массы, это генералитет, это аналитики, идеологи движения, и вторая, еще меньшая часть, – это враги режима.