Вера смотрела вслед, пока машина не скрылась за лесополосой. Счастливо уткнулась лицом в жёсткий букет и теперь уже в самом деле вприпрыжку побежала к селу, боясь, что дед Федя успеет доехать на своём велосипеде раньше, чем она скроется за калиткой.

Вечером попыталась быстрее уложить Оксанку с Женькой, но те колобродили, поминутно требовали её к себе для разрешения споров.

– Спите, мне во дворе прибраться надо. Или со мной пойдёте? – припугнула неурочной работой.

Ребята замолкли, и она выскользнула из дома. Прислушалась, но гула машины не уловила. Вылила из ведра остатки воды, нетерпеливо-неспешно направилась к колонке – всё ближе к околице. За неё, конечно, не пойдёт, но интересно бы узнать, приезжал ли Борис. На такой машине, как у него, из Суземки и впрямь – всего пятнадцать минут.

Деревенская тишина, в отличие от городской, наполнена звуками, но ни один из них не относился к шуму мотора. Ну и ладно. И с чего она взяла, что такой представительный и богатый глянет на неё, с травяной тесёмкой через плечо?

Расплёскивая воду от быстрой ходьбы, пошла обратно к дому. По-хорошему, надо подумать о том, чтобы завести в хозяйстве живность. Для той же маломерной козы трава за селом даром. А за ним тишина… Но с чего она взяла, что пошла бы на свидание? В институте, будь желание, каждый день могла менять женихов. Да только вместо свиданок в детдом к Оксанке с Женькой бегала при первой возможности. Сейчас собрались все вместе, а личной свободы, получается, ещё меньше стало. Смешно. Но зато вместе. Столько билась…

Погремела на крыльце ведром, давая понять ребятам, что вернулась. Спустилась, выглянула за калитку в огород. Его по весне Фёдор Максимович-то распахал, засадил картошкой, но надо полоть, трава поднялась выше ботвы. Если взять ведро и пройти по межам, то сразу за частоколом и суземская трасса. Кому какое дело, что она собирает в ведро? Может, жёлтые горошинки пижмы. Посушить на зиму. Насколько помнится, она и от ран, и от язв, и спазмов сосудов. Опять же и против моли, блох всяких. Сколько времени дом стоял нежилой? То-то. Надо промыть его внутри именно с настоем пижмы. Если к тому же набросить платок на голову, никто и не узнает, даже если и увидит случайно.

Несмотря на возраст, это было первое назначенное Вере свидание. В институте в самом начале учёбы и впрямь знала одну дорожку и одну заботу – в детдом, заслужив среди студентов репутацию «синего чулка». Но даже когда редкие для пединститута ухажёры расхватали более свободных подруг, Вера продолжала снисходительно посмеиваться над парнями: это просто вы не знаете, какая я на самом деле! Как бы не оказалось поздно и не стали кусать себе локти, товарищи женихи.

Не стали. Со второго курса подружки принялись играть свадьбы, пошли «курсовые» детишки. Вот тут и подкралась если не паника, то тревога: а что же она? Чем ущербна? Чего греха таить, сама стала поглядывать на парней: где ты, суженый-ряженый, в красный угол посаженный? Где же тебя так долго носит?

Перед самым распределением разозлилась – да пошли вы все куда подальше, и без вас хорошо. Нашла силу демонстративно отказывать во внимании даже тем немногим, кто на выпускном вечере приглашал на танец. Может, была и не права.

Скорее всего, не права, потому что сейчас извивается среди бурьяна, оберегая себя от крапивы и репейника. Плохо, что не надела брюки. Хотя платок при брюках – это, наверное, смешно…

Представлять себя со стороны не хотелось, а уж давать оценку тем более. Идёт – и идёт. Встретит Бориса – поговорит, с неё не убудет, а нет – и впрямь наберёт пижмы. А с козой они всё же не справятся, сена на зиму без мужских рук не заготовишь. Легче договориться и покупать у кого-нибудь банку молока. Да и не куковать же в Журиничах всю жизнь. Осмотрятся, укрепятся семьёй после пятилетней разлуки и попробуют поискать чего получше. Господи, уже пять лет, как мамы не стало…