Мужики заподозрили неладное и решили выведать, в чем дело, то есть «язык развязать». Сколько самогону на него извели, а все без толку. А Кузьма стал куда-то пропадать, ходил веселым и на народ свысока посматривал. Видно было, что распирает его от переизбытка чувств. Скоро секрет открылся. Поехал Матвей, сын Козодоева Клима, на базар в соседний уездный город Дубровицы и увидел Кузьму, продающего малину. Чудак, а скумекал, как конкурентов устранить! Долго бабы дарили ему косые взгляды. Только с тех пор ни с медведями, ни с нечистой силой в малиннике Ярыгинских болот никто не встречался.

Из Белогорска Василий приехал поздно. Анисья миску со щами поставила, ложки мужу и дочери подала: «Ешьте-ешьте, а то на голодный желудок цыгане приснятся». Василий шутку не поддержал, молча ужинал. Анисья видела, что глубокие складки пролегли на его лбу. Что-то его мучило. Но с вопросами не лезла. Сам расскажет.

– Слышь, мать, из уезда многие крестьяне уезжают за Урал. Большие наделы земли там дают безземельным, – старался говорить весело, а глаза прятал. Ничего не ответила Анисья, только руки, как две плети, повисли вдоль тела.

Во все времена в поисках лучшей доли снимались люди с обжитых мест, захватив в дорогу самое необходимое. Двигались туда, где, по их разумению, земли больше, а значит, жизнь сытнее. Мужик верил в существование земного рая и отправлялся на его поиски. Неистребимо желание человека дышать вольным воздухом и есть вдоволь. Часто тернистым оказывался этот путь. Но как-то приспосабливались. Не всегда им были там рады, но люди как-то договаривались с аборигенами и начинали осваивать землю, строить жилище. Проходили годы, и они становились частью местного населения, одни легко, а другие с трудом вливались в новую для них жизнь, трепетно оберегая свои обычаи, веру.

Ночь проворочалась Анисья. Василий спал в «полголовы», все взвешивал «за» и «против». Не по собственной воле пришла в голову мысль о переезде. Само государство притеснениями, поборами, бедностью подталкивало крестьянина к переселению. А на новых землях обещано много земли, а значит, жизнь сытая. А с другой стороны – хорошо там, где нас нет. Хоть и в нищете жили, но все-таки все свое, а уехать в далекие неизведанные края – это не к куму в соседнюю слободу съездить. А вдруг будет еще хуже? На что обреку жену и дочь? Василисе уже двенадцать годков минуло. Как слеп человек перед судьбой… На дороге судьбы тоже есть перекрестки. Не пропустить бы свой, а то свернешь не туда – и вся жизнь наперекосяк пойдет.

Завтракали молча. Глаз не поднимали. Но когда встретились глазами, ответ жена прочитала во взгляде мужа. И на душе стало легче.

– Пойду по хозяйству похлопочу.

На пороге обернулся. Обвел глазами свою избенку. Бросились в глаза занавески. Отбеленный холст так искусно вышит руками жены, что кто бы ни вошел в избу, останавливал взгляд на них. Да в избе, кроме сколоченных Василием стола, лавок и полатей, не было ничего примечательного, но все это было такое родное…

– Все-таки где родился, там и пригодился.

Анисья в знак согласия головой кивнула: где человек родился, там и помереть должен.

Задержал взгляд на иконе в красном углу и с улыбкой, на ходу накинув залатанный армячишко, шагнул в сени.

Никто в деревне не узнал об их переживаниях. Не любили они пустые разговоры вести. Василий скуп был на слова, да и Анисья не была болтливой. Не любила и о других сплетничать да худое говорить. Особенно не нравилось ей, когда преувеличивали, искажали и навешивали ярлыки тем, кто этого не заслуживал. Может быть, поэтому многие считали ее гордячкой, излишне строгой, чрезмерно справедливой. Но ценили за другие качества. Была она надежной, слов на ветер не бросала: если дала слово, то всегда сдержит. Поэтому и ее ровесники, и люди постарше всегда к ней относились с уважением. Знали: она не подведет.