Неизвестный у окна (доктор Е.Во.) наблюдал исподтишка. Недостающая извилина Аода? Тайный каменщик или советник? Обладатель гуттаперчевого позвоночника или прирожденный исполнитель? Человек, решивший, что умеет протаскивать к власти, трижды на день вываливаемый в перьях и репьях, но слишком любящий деньги и отделения для невротиков.

«Все шито-крыто этими самыми…»

– Незаменимых людей нет… – высказался Иванов в ответ на свои мысли. Какое ему дело до их странного меркантилизма?

– Ну, вот видите! – почему-то обрадовался господин Ли Цой. – Наконец-то… Значит так, о собачках, примерно… – в сосредоточенности пошевелил пальчиками под обшлагами рубашки, – страниц этак… на триста пятьдесят. – Даже не поморщился, не вспомнил о своем синдроме «хоботка», прогнусавил: «…Гвоздь программы, гвоздь программы – съесть три литра килограммы…»[6]А потом, возможно, нас заинтересует даже энциклопедия… Еще один боец? Честность – не самый лучший капитал (декларированный для простаков), впрочем, и бесчестность тоже. Интересно, за кого голосовал? Ах, да… За нынешнего губернатора, шоколадного короля, разумеется, не за религию «китайских мудрецов»[7].

– До свидания… господа, – попрощался Иванов.

Непривычное обращение еле слетело с губ. Если бы не эти дурацкие указы. Но по-старому тоже не назовешь: тюрьма, общественные работы. «Разве… разве можно оборвать мысль, привычку семидесяти семи лет. Как его там… то… това… Стало забываться, как, впрочем, и советск… советск…» Память – удобная штука, жизнь по указке иногда спасает от застревания.

– До свидания… – Иванов поклонился в угол, – гос… панове… «Тьфу ты, господи!»

Незнакомый человек (доктор Е.Во.) даже не повел усами. Уткнулся в окно, перекатывая за щекой жвачку. Новый визонер?[8]Или новый клериканин?

Пальцем – в тухлое яйцо, и испачкаться.

Господин Ли Цой сунул трубку в рот и усиленно втягивал щеки. «Спичечкой, спичечкой…», – едва не подсказал Иванов.

Без году неделя, совершенно незаядлый курильщик, понял: не умеет, для солидности – обгрызенный чубук, коричневая вязкая слюна – сомнительный подарок пищеводу и раздраженной печени.

Не делая паузы, в силу внутреннего уважения, дурных привычек (чтобы только собеседник не раздражался) – поднялся. Вытянул тело из кресла, руки – с подлокотников ненавистно взлетели и отодрали прилипшую рубашку. Как он не любил себя в своей униженности. Беззащитность принципов, обиды. Обнаженность чувств – для отфутболивания. Никакой политики. Складка живота, которому не дают расти. Абстрактность самого существования. Куда его тянет? Вовремя остановиться? Если бы не это проклятое тело и привычка питаться три раза в день. Ясно, его имя нужно задаром. Прошлое – вот что их интересует. Прошлое и настоящее. О будущем не задумываются. Будущее – похмелье, которое не всегда вытекает из настоящего. Но на прошлом можно делать деньги, и они это понимают.

Вчера господин Ли Цой позволил себе вольность: вытащил из кармана пачку зеленых банкнот (антипод беседующих в магазине женщин) и долго тряс ею в воздухе, распространяя тонкий запах краски и, как всегда, нервируя бабочек. Пытался поймать на том, в чем сам давно и крепко засел.

– До встречи. – Ничего не обязывающий ответ на немые вопросы, забытые еще до того, как он покинет кабинет.

Как их подбирают, коротышек, для начальственных кресел. Взгляд так и тянется – пальчики с траурной каемкой торчат из слишком длинных рукавов. Видели бы избиратели. На фотографии лучше – застывший, как марионетка, со вздернутыми руками и приплясывающими чреслами, но в белоснежном костюме. В реальности на денди не тянет.