Казалось, стоило добавить: «с потрохами…» Глаза закатились от восторга и бессмысленности фразы. Культурный человек ведет монолог только внутри себя.

С минуту буравил взглядом стену. Может быть, он упивался собственным величием? Непреодоленная инфантильность маленького человека, в одночасье пытающегося стать взрослым в мире, который ему не по меркам, не по силам. Груз, который будет давить всю жизнь и однажды приведет к бутылке или игле.

– Господин Ли Цой, а также… – Иванов повернулся в сторону окна, – мне хотелось бы подумать.

Он беспомощно замер, как школяр, чувствуя свою ненужность. Порой ему снится один и тот же сон, в котором он вечно, страдая от неполноценности, сдает экзамены или ищет аудитории, забывая расписание, опаздывая, – получает свой «неуд». Примерно то же самое он испытывал сейчас.

Доктор Е.Во. смотрелся манекеном. В свое время защитившись по теме: «Эвристическая закономерность распределения блох на теле млекопитающих», считался специалистом по избирательным кампаниям и подбору курортных жен боссам города. Угождатель, наивно решивший, что смысл жизни в политике, любящий бахвалиться легкими доходами и таинственными связями.

Господин Ли Цой в самостоянии аиста перешагивал через невидимые преграды. Бабочки выражали скрытое неудовольствие.

– Думайте! Думайте!.. – Ножка, независимая, как ступень эскалатора, как убегающие в туннель рельсы (модельные туфли, подошва на микропоре, лаковый квадратный верх), повисла в воздухе. – Возьмите лист бумаги и распишите плюсы и минусы. – Глаза уперлись бескомпромиссно и плоско, как у соленого леща.

«Слава богу, он и так справится, – думал Иванов о себе в третьем лице. – Плюсы и минусы! Ясно, что я сюда больше не явлюсь. Господи, как тяжко с ними!»

– Мы заинтересованы в сотрудничестве, – в очередной раз удивил его господин Ли Цой, – очень… – Вероятно, еще бы раз с удовольствием посмотрел бы на ноги Листьева из-под простыни, чтобы извлечь тайную выгоду. Ботинки человека, которые стали просто ботинками. Вещь (всегда вторична?), уже отделенная от живого невидимой гранью. Или поковырялся бы в кухонных отбросах на задворках города. Что и делал в своих газетах, метя куда выше. Ощущение безнаказанности из-за обезличенности толпы, не умеющей выбирать своих лидеров, наивно путающей их с апостолами. Стать депутатом городского парламента на всякий случай, авось выгорит. Вполне привычные и родные – полууголовные сферы.

Вторая серия смутила окончательно. За потоком слов ничего не стояло. Завуалированная угроза? Он не мог понять. Словесная шелуха с проскальзыванием «гурманных» словечек, свойственная новой волне. Или новое миропонимание, недоступное никому иному. Иногда казалось, что перед ним годовалый козел, у которого чешутся рожки: «Бе-бе-бе… бед-да-да с нами…» «Все красивое кроваво…» Гипноз денег или пустого живота?

Решился:

– Господин Ли Цой… то ли я дурак, то ли вы так сложно выражаетесь? Говорите прямо.

Если бы опешил, улыбнулся, было бы легче, – как у насекомого, напрочь отсутствовала память. Осталась лишь оскомина, словно от кислого яблока. Ген интеллекта шестой хромосомы явно скатился куда-то в мошонку. Не прерывая разглагольствования, перешел: на тему стоимости бумаги – пересыпание подробностями; на нерадивость подчиненных – высокомерная блистательность; на отсутствие хороших кадров – болезненное сетование. Хотелось ответить: «Ешьте побольше сметаны, отрастите живот и думайте о павлинах… Солидности… солидности… В прошлый раз…»

Перебили:

– Вопрос решен?! – спросил господин Трубочист так, словно не интересовался этим при каждой встрече, словно стоит выйти за дверь, как у них здесь все забудется, съедет куда-то за шиворот, чтобы размазаться по спине.