И двадцать лет назад ему тоже не нравились горы. Он навсегда остался жителем равнин. В узких долинах угадывалась иная метафизика в противовес открытым пространствам. Ущелья и быстро несущаяся вода вызывали приступы клаустрофобии. Когда он смотрел на желтые гребни волн, у него кружилась голова. Ели проплывали так близко, что царапали стекла вагона. Снег падал невесомо и тихо, как вата, – влажный, липкий снег. Через полгода он не знал, куда от него деваться, потому что гарнизон в сопках заносило по крыши.

***

Костя мечтательно сказал, похлопывая себя по острым коленкам:

– Лишь бы погода… лишь бы погода… – и суеверно поцокал языком: три раза должно было обозначать везение.

Заядлый лыжник – в тот март он вытянул его с собой в горы.

– Нет, старик, что ни говори, а лыжи лучше бассейна.

Иванов не имел своей точки зрения на этот вопрос, потому что плаванием не увлекался, а в их южном городе ходить на лыжах можно было не чаще одного раза в пять лет, когда зима по всему пространству страны выпадала особенно снежной. Бегать на лыжах он научился гораздо позднее, когда попал на север, и иногда они встречались с Костей, вначале в офицерской гостинице, потом уже, когда он женился, у него на квартире.

Но вначале перед Костей стояла несложная задача.

– Главное, вовремя жениться, – говорил он со знанием дела, – и сделать ребенка. Когда есть ребенок, знаешь, что живешь для кого-то. А о верности не может быть речи. Полгода в плавании, какая жена выдержит. Как говорится: муж в плавание, а жена в «Океан»…

«Океаном» назывался единственный ресторан в городе Североморске, где он окончил десятилетку и где ему предстояло служить.

В результате Иванов неожиданно женился первым.

Он был практичен – его друг, Константин Несмашный, и шел всего лишь по стопам отца – мичмана, свои двенадцать лет отслужившего на подлодках.

С Леной он познакомился в поезде, и она сразу научила его чистить зубы и не реже одного раза в три дня менять носки. Но спился он быстро. Конечно, не быстрее, чем принято в среде регулярно пьющих людей, хотя жена и твердо знала свое дело домашнего цербера.

Потом, через восемь лет, от его фигуры брассиста не осталось и намека. В тридцать он выглядел на все сорок. Пять лет плавания на противолодочном «Доблестном» сделали то, что не могли сделать бессонные ночи учебы, суматошные дежурства на «скорой», два года стажировок и беспорядочная личная жизнь. Все начиналось с малого: тоскливого настроения, стакана неразбавленного спирта и краюхи черного хлеба – лишь бы только забыться от вахты до вахты, лишь бы только не видеть примелькавшихся лиц и вечно качающихся антенн, когда ты карабкаешься на мостик. Кренящаяся палуба. Сырая одежда, и то, к чему ты меньше всего подготовлен – обыденность происходящего, героика на корабле оказалась слишком шикарной вещью, как фортепиано «Безендорфер» в сельском клубе.

Однажды он сказал:

– Человеческий материал – хуже всего. С ним всегда надо держать ухо востро. Следует только привыкнуть. Я не привык…

В Североморске остались жена Лена и дочь Ксения. Перед тем как второй раз жениться, Иванов был у него в гостях, улица Северная застава. Прапорщик, Костин знакомый, получил на КПП бутылку коньяка, а Иванов – возможность неделю пожить у друга.

Костя сказал тогда:

– А помнишь Карпаты и?..

– Это было в другой жизни, – быстро ответил он, призывая друга неизвестно к чему – быть осторожным, что ли.

Должно быть, он сам заблуждался, ведь для того, чтобы увидеть свой след, надо оглянуться. В то время он оглядываться не любил, да и не умел просто.

– Какой жизни! – Когда Костя выпивал, он становился романтиком.