– Это моя война с Одесским горсоветом. За квартиру. Смотри.

Тут пошла история поинтереснее футбола. Тем более, что на табло сиротливо светились нули. Студенты навострили уши. Всем было интересно, за какие – такие подвиги инвалид, да еще с уголовным прошлым получил такие хоромы.

История стоила романа.

Жил раньше Гарик с семьей из пяти человек на улице Дерибасовской, в доме под номером 1, вернее под домом. Его жилище, доставшееся еще от покойных родителей, представляло из себя двадцатиметровую комнату без намека на удобства в полуподвале с одним оконцем, смотрящим в яму, и вечно сырыми стенами. Так бы и жили они без какого-либо просвета, постепенно загибаясь от ревматизма, чахотки и прочих спутников сырого подвала, если б не горячая, бьющая энергией натура Гарика. Стал он бомбить «этих гадов», как он сам называл сов. инстанции, жалобами, просьбами и требованиями. Получив ожидаемый отказ от районного начальства, он катал жалобу на них в область, далее в Республиканские и союзные инстанции. Пройдя всю цепочку по линии советской власти, повторял всё по партийной цепочке. Благо в те, хоть и тоталитарные, времена система работы с обращениями, жалобами и предложениями трудящихся была поставлена строго. Каждый запрос регистрировался и на него ОБЯЗАТЕЛЬНО должен быть отправлен ответ. Гарик развязал тесемки и стал вынимать из папки запросы, справки, ответы. Увлекательное и поучительное чтиво. Роман в документах. После отказных бумаг из партийных райкомов и обкомов шли запросы по линии Собеса, протоколы обследования условий проживания, постановления и отказы и т.д. Даже прокурорские проверки и запросы депутатов Гор-и Облсоветов. Отдельный интерес представляли сами жалобы, написанные довольно грамотным языком. Некоторые даже со специально прописанными нотами надрыва, отчаяния и намеков на суицид. Попадались стихи на украинском, видимо часть своего неполного семилетнего образования Гарик получил в украинской школе. Запомнилась одна строчка из довольно длинного – на страницу – стиха:

«На що мэнi Радяньска влада яко гноiть мэнэ у пiдполлi…».

Наконец, судя по датам, после двух с лишним лет сражений, Одесский Горисполком посчитал более разумным для себя отдать инвалиду квартиру, чем еще неизвестно как долго, строчить обязательные отписки.

–Я их, сволочей, на измор взял!– подвел черту под этой историей Гарик – победитель.

Будем освобождать Витю, сказал он,– я им устрою, как сажать корешей по совхозам!

Он позвал, пришедшую из школы, свою старшую дочь, вернее падчерицу, пятиклассницу Тоньку, велел вырвать листок из тетрадки, принести ручку и чернильницу. Попутно дав ей тумака за то, что не сняла с шеи «эту гадость» – так он называл пионерский галстук – начал диктовать ей жалобу.

– Пусть пишет дитё, а то мой почерк сразу срисуют и припрутся сюда за Витей.

Для начала он запустил с пяток жалоб в местные инстанции. Упор делался на то, что Витя весь насквозь больной. Вторым «козырем» была имевшаяся у Вити грамота и звание Почетного донора. В те времена откосить от работы иногда можно было, только сдав пол-литра кровушки. За это полагался бесспорный отгул, талон на обед, в меню которого входил обязательный стакан красного крепкого. Из-за стойкого отвращения к работе и такой же неистребимой любви к отгулам и красному сладкому, у Вити набежало аж двадцать с лишним литров отданной кровинушки, а это влекло автоматическое почетное звание и грамоту. В жалобах на несправедливый приговор вскользь говорилось и о сотнях спасенных жизней советских тружеников и о неблагодарной стране, что так обошлась с героем.