Леонид. Да попридержи уже пыл свой, пап. Ну чего разошёлся-то? Если ты о чём-то не осведомлён, это вовсе не значит, что этого не существует. Я довершаю сейчас одну картину, и будь уверен – продам её за довольно симпатичную сумму. Только наберись терпения и не дави на меня. Я недавно имел честь познакомиться с одним толстосумом. Он довольно маститый арт-менеджер и частный коллекционер. Владеет арт-холлом «Репин-центр» в центральном микрорайоне. Немного подражает покойному Павлу Третьякову, поэтому весьма предсказуем. Так вот, я внимательно проанализировал его вкусы и предпочтения, поэтому считаю, что успех моего предприятия гарантирован.

Пётр Елисеевич. Так или иначе… Дико сомневаюсь, что этот фуфлыжник захочет облегчить свой кошелёк, когда завидит твой, в кавычках, шедевр. Прости, но ни я, ни мать не питаем надежд по поводу коммерческого триумфа твоего будущего полотна. А Марина хвалит тебя лишь оттого, чтобы не уязвить твоё эго. Относись попроще к своему детищу. Если ты не против (приближается к холсту) – позволь-ка, я гляну, что там хоть у тебя есть на данный момент.

Леонид в бешенстве подбегает к отцу и отталкивает его от полотна, не позволив сбросить накидку.

Леонид. Не смей трогать! Я не давал добро! Что у тебя за привычка дурацкая!? Сказал же, пока не отыщу ту песню, которую напел, никаких предварительных просмотров не будет. Только через мой труп!!!

Пётр Елисеевич (пытаясь подавить ярость). Если еще хоть раз попробуешь меня так толкнуть – то считай, что ты труп! Остановись, сынок. Ты в кого превратился?! В былые времена попросту стагнировал. Но теперь – полным ходом деградация! Сплошной регресс. Ты не злись, что я тебя посредственным художником обозвал. Но это и впрямь не твоё ремесло. Я тебе не враг! Просто посмотри на себя со стороны объективно и шагни навстречу. Я хоть сейчас позвоню Потылкину, при твоём желании, и он посадит тебя на халявную синекуру к себе в фирму. Не хочешь к нему – давай мать подсуетится. Тут же ничего постыдного нет, всегда можно уволиться, если не попрёт. Ну побудь прагматиком.

Леонид. Ага! Спасибо огромное! Раз уж я такая посредственность – может, мне вообще не заморачиваться и сразу в армию сходить?! У тебя же там прочные связи. Устроишь меня на контракт. Через пару годочков стану как ты – древесиной с функцией басистого звукоизвлечения. Буду тапочками своими в коридоре командовать и мир делить на чёрное и белое.

Пётр Елисеевич. Ты зачем так отчётливо требуешь, чтобы тебя нахлобучили?

Леонид. Да ты только и умеешь, что физическую силу применять и расправами угрожать. Правда-матка глаза выкалывает? Ты ведь всю жизнь хотел, чтобы я в погоны пошёл. А я другой человек. Армейская система все творческие задатки и начала подавляет. Там нет никакой индивидуальности. Это всё не про меня. И я не жалею, что нарисовал себе в медкнижку эту астму и откосил от срочки. Вот ни капли стыда.

Пётр Елисеевич. Послушай, болезный! Откуда тебе вообще знать про деградацию в армии, если ты и дня не прослужил, не считая нескольких недель кадетки?

Леонид. Так ты самый живой пример, папаша. Самая наглядная антиреклама. Даже не надо никаких пособий.

Пётр Елисеевич с расширенными зрачками хватает сына за шкирку, делает ему подсечку ногой и начинает возить его лицом по полу. Последний находится в состоянии полусопротивления и в бессилии выкрикивает ругательства отцу, будучи возимым щекой по полу в неудобной позиции на четвереньках.

Леонид (орет прерывисто). Деревяшка-а-а-а-а-арррхпдпди…

Пётр Елисеевич (озверело). Р-р-рот зааакрой! Ро-от за-а-акрыл! Ро-о-от свой за-ва-а-а-ли-ил…