– Я здесь только второй день, – весело сказала Ноэми. – А Вы вообще еще ничего не видели, Вам непременно надо посмотреть на часы, и на пруд, и на гобелены. Тонио всегда что-нибудь придумывал, он всегда дарил мне удивительные игрушки! Вы давно с ним знакомы?

Они спускались в лифте, сидя рядом на красной бархатной скамейке, и всю эту тираду Ноэми выпалила единым духом, заглядывая Тане в глаза.

– Не очень, – с улыбкой отозвалась Таня.

– Удивительно, как он все это построил, правда?

«И, главное – зачем?» – кивнув в ответ, подумала Таня. Вспомнилась какая-то неизвестно кем и неважно написанная повесть, где кто-то приезжает работать на какой-то остров и знакомится там с неким пожилым загадочным джентльменом, человеком баснословно богатым, о котором ходят темные слухи. С героем начинают происходить необъяснимые вещи: он попадает в сложные интригующие ситуации, ввязывается в странные, множественные отношения с женщинами, с мужчинами, но каждая опасная ситуация расплывается в самый критический момент, не происходит решительно ничего, даже секса. Герой сотни раз решает бросить всю эту чепуху и уехать, но не уезжает – его удерживает любопытство. Нелепости громоздятся одна на другую, и проанализировав в какой-то момент происходящее, в особенности неблаговидность своей роли во всем хитросплетении событий, герой проникается непреодолимым отвращением к самому себе и вешается. Потом оказывается, что загадочный пожилой джентльмен разыгрывал спектакль с нанятыми актерами, такое у него было хобби. Но Таня никак не могла вспомнить психологической подоплеки поступков эксцентричного джентльмена. «Столько чепухи навспоминала, и все без толку… – и подумала почему-то: – Скручивать из их желтых штор веревки и вешаться я не собираюсь».

Задумавшись, Таня не заметила, на каком этаже они вышли, хотя дала себе слово как можно скорее научиться ориентироваться в этом странном здании без окон. Она дала себе это слово еще до того, как Альберти сказал: «Не пытайтесь отсюда убежать – заблудитесь». Ориентировалась же она всегда и везде плохо. Они попали в небольшой зал, с трех сторон окруженный стеклом, из-за которого лился яркий голубоватый свет, в первую минуту показавшийся Тане дневным. Но свет не был дневным, не мог быть; день уже кончился. По ту сторону стеклянной стены стояли пальмы, и тени их сквозь стекло ложились на светлый мозаичный пол и подрагивали, будто снаружи дул легкий ветерок. Никакого другого освещения в зале не было и он казался уютным затененным прибежищем в солнечный день. Здесь стояли обитые шелком длинные диваны, два из них помещались друг против друга, они почему-то целиком были заняты сидящими, тогда как на остальных гости расположились гораздо просторнее. «Ну да, – подумала Таня, увидев, что стол между этими двумя диванами заставлен подносами и вазами с фруктами, тогда как на остальных столах стояли только вазы с цветами, – цветов они не едят». Проходя мимо роскошных чайных роз, она наклонилась, быстро сорвала один лепесток, сунула его в рот и в этот момент увидела, что на нее, улыбаясь, смотрит Антонио Альберти. Он стоял в небольшой группе мужчин и женщин у четвертой, не стеклянной стены между двумя раковинами-фонтанами и, встретившись взглядом с Таней, пошел навстречу ей и Ноэми. Двигался он как-то удивительно деликатно, Тане пришло в голову, что что-то в его походке не вяжется с тем образом, который она успела запомнить и додумать за короткое время их знакомства. В одной руке он держал бокал с красным вином, и она подумала, что, может быть, он просто боится расплескать вино.