– Вам лучше до обеда полежать, – приказала ведьма, – я покажу Вам Ваш номер, но сначала Вам придется кое-что примерить и выбрать, что Вы вечером наденете. Что-нибудь с длинным рукавом и закрытой спиной, – добавила она.

Таня смутилась. На минуту все приключение с банком показалось ей ребяческой глупостью.

– У меня есть платье, – сказала она, и добавив зачем-то, – синее… – рассердилась на себя и решительно заявила: – Но я думаю, что мне лучше больше никого не беспокоить и уйти.

Некоторое время Рози внимательно глядела на ее лицо, ярко освещенное лампой. – В таком случае позвольте поинтересоваться, зачем Вы сюда перелезли? – наконец спросила она. – Только для того, чтобы стукнуться поясницей и поцарапать руку?

Таня ничего не сказала, подумав, что действительно ведет себя глупо. Она подошла к зеркалу и поправила прическу.

– У меня есть платье, спасибо, – повторила она и обернулась, увидев в зеркале, что Рози протягивает ей гребешок. Гребешок был старинным, цвета слоновой кости, тяжелым, с красивой резной ручкой, с редкими зубцами.

– Вы никогда не носили длинных волос? – неожиданно спросила Рози.

– В детстве, – удивилась Таня. Она взяла гребешок, но не решалась воспользоваться им.

– Вам бы пошли, – холодно заметила Рози и отвернулась, чтобы навести на столе порядок. – Вы действительно похожи на особу, которую я однажды знала, только она была моложе.

– Я тоже была моложе, – сказала Таня.

«Никогда не понимала азиатских лиц», – думала Таня, глядя на лицо Ноэми, белое и круглое, как луна, с такой нежной кожей, что она, казалось, светится. Очень красивое лицо.

Когда Рози привела Ноэми, Таня сидела на диване, со всех сторон обложенная подушками и недоверчиво разглядывала роскошную комнату с высоким лепным потолком, с подлинниками Дега в золоченых рамах, с какими-то столами, столиками, вазами, диванами, диванчиками, с мозаичным паркетом, с золотистыми шторами – значит, здесь все-таки есть окна – и думала о том, какое безобразие, что при этом почему-то должна невыносимо ныть спина и голова еле ворочаться на шее.

Рози представила девушку, как приемную дочь Антонио Альберти, на попечение которой она Таню оставляет, поскольку сама должна заняться своими птицами, и удалилась.

У Ноэми были быстрые и точные, как у ящерицы, движения и необыкновенно нежный голос, который как-то не вязался с ее независимыми манерами и с теми учеными словами, которые она им с такой легкостью произносила. Она сидела в кресле, поджав под себя ноги с маленькими изящными ступнями, и курила. Туфли, сброшенные ею на ковер, казались неправдоподобно крохотными. На Танины вопросы о «Reincarnation» банке она не знала ответов или не хотела отвечать, и Таня перестала задавать их. Ноэми охотно рассказывала о себе: она второй год училась в Оксфорде и приехала на каникулы, ее мать умерла несколько лет назад и с тех пор о ней заботилась Рози, поскольку Тонио – так она называла своего отчима – был все время в разъездах. Но было совершенно очевидно, что она рассказывает все это, чтобы вызвать на откровенность свою собеседницу; она явно не знала, как Таня сюда попала и почему Антонио Альберти оказывает ей такое внимание. Последнего Таня не понимала и сама, а говорить о первом была совсем не расположена.

– Чему Вы учитесь в Оксфорде? – спросила она.

– Философии, истории наук. Сейчас географии.

– Географии? – переспросила Таня.

– Истории географии, – пояснила Ноэми, – как науки. Методология и прочие материи… – она улыбнулась. – Хотите, я принесу Вам географию Страбона, почитаете перед сном?

Таня усмехнулась. Антонио Альберти пригласил ее на обед, он не предлагал ей оставаться здесь до завтра.