– Ну что, наигрался в спецназ? Не можешь больше, да? Переводишься?

– Никак не-ет, – блеет Гаврила, – я… могу.

– Тогда встать! – орет Второй, – догоняем своих товарищей. Если через пять минут вы не присоединитесь к своей группе, все у меня зае… тесь. Бего-ом! – он тянет Гаврилу за лямки бронежилета и кидает вперед. Тот опять падает, тяжело поднимается и бежит вперед, волоча ноги, словно они и не его собственные.

– Ты как, Пашков?

– Просто счастлив! – набирая воздух в горящие легкие, рявкает Пашка.

– Мужчина! – скалится Сержант, сверкая белками глаз.

– Рядовой Пашков! – орет в ответ Пашка.

– Поше-ол! – Первый бьет ногой Пашку в спину, в титановый панцирь, добавляя ускорения, и тот летит вслед за замученным Гаврилой. Голые, красные, как у рака руки судорожно сжимают покрывшийся инеем автомат.

– Вы, уебки, – Второй Сержант легко бежит рядом и наставляет, – вы не бегаете еще и трех часов. Неужели это все, на что вы способны? Почему так медленно бежим?! – грохает он, – устали, тяжело?

– Никак нет! – вразнобой орут рядовые Пашков и Гаврилов.

– С тыла тогда оба. Ползком – вперед… марш.

Пашка хлопается прямо в снег и ползет, извиваясь, в ослепительном снежном насте, сверху прикрытым жесткой коркой обледенелого снега. За это утро, а также за все предыдущие дни он уже бегал и ползал столько, что хватило бы, казалось, на пару десятков призывов обычных солдат. Здесь, сколько не бегай, сколько не вылезай из шкуры вон, все мало. Скоро душа вон вылетит, это точно. Колени и локти содраны до живого, ползти неимоверно тяжело и больно, но попробуй заикнуться о том, чтобы хотя б заменить упражнение на другое… Будет только хуже. Заикались одни такие уже…

Пашка стиснул зубы. Сейчас просто болит, пока в таком взвинченном состоянии, потом начнет ныть и щипать, а кости – невыносимо ломить. Тело не в состоянии справляться с такими нагрузками, работает на износ в течение практически круглых суток. По ночам сводит икры ног так сильно, что Пашка садится в койке и громко шипит от боли, пытаясь вернуть их обратно. И шипит не он один, шипят все. Некоторые даже воют. И от этого, и от возможности ночного подъема не смеет толком заснуть по ночам, лежа в одном положении на спине в вечно промокшем солдатском белье. Высыхать оно просто-напросто не успевает.

Слегка задирает таз, тут же получает ногой сверху.

– Жопу прижать, сука! Осколками разорвет…

Сверху еще раз бьют со всей дури, теперь по голове в одетой сверху «сфере». Зубы оглушительно клацают и Пашка тыкается лицом глубоко в снег.

– Правильно, не забываем автомат перед собой держать, на руках, не перед лицом. Противник должен пройти по тебе и не понять, на что он наступил, а ты не должен получить никакого ущерба от этого. Маскировку потом проходить будете, а пока ползите, дрищи, ползите…

Пользуясь тем, что Второй сержант занят наставлением, Пашка слегка, на какой-то мизер сбавил скорость, чтобы хоть сколько-то отдохнуть. Кажется, Гаврила тоже слегка притормозил, делая вид, что на ходу поудобнее наматывает ремень АКСа на руку.

– Нет, они не торопятся, – делает вывод Первый, – а ну-ка, уроды, встать – на исходную позицию! На исходную, я сказал, сука!!! Вдвое быстрее!

Пашка уже сам начинает орать от отчаяния. Гаврила снова начинает всхлипывать, поднимаясь и волоча ноги туда, откуда только что с такими мучениями добирались до этого места.

– Еще быстрее, – подгоняют сержанты, – шевелите своими батонами.

– Бля, да на них смотреть противно, – беседуют они на бегу друг с другом, – ничего толком не могут. Считают, что им на свете тяжелее всего приходиться. В наше время поломали бы уже, а мы тут возимся с ними.