– Да и как может простить живого, из реальной плоти и крови человека призрак, привидение. А, Паша? – хитро блеснув темно-синим, спросила она, впервые назвав его по имени, – в конце концов, я тебе снюсь, и все, что ты видишь вокруг, тебе тоже снится.

Пашка кивнул. Бабочка полезла вверх, к плечу, цепко перебирая черными лапками. Иванка подняла руку, чтобы той было удобнее.

Он вообще не ожидал, что Иванка окажется столь снисходительна к нему. Где-то внутри отпустила держащая его долгое время пружина, и что-то, кулем свалившееся с плеч, высвободило грудь и, охнув, растворилось. Пашка счастливо улыбнулся. Покинувшее было его блаженство вновь заполнило клеточки тела, разлилось во вне.

Иванка с мягкой, едва заметной улыбкой в одних лишь глазах смотрела на него.

– Теперь тебе будет легче, – пообещала она, – если правильно воспользуешься подаренной тебе жизнью, то этот процесс продолжится и станет наконец необратимым. Слушай себя, не меня. А теперь, боюсь, тебе придется покинуть это место, – произнесла она в завершение.

Он уже и сам понял это, но на всякий случай спросил:

– Значит, остаться никак, да?

– Никак, – подтвердила Иванка и отвернулась от парня, принявшись поглаживать цветастое крыло бабочки, продолжавшей двигаться по прозрачной коже.

– Ну ты хоть чаще меня вызывай, что ли… Ладно?

Девушка приподняла уголок губы:

– Посмотрим. Ты иди, иди…

Мягкая волна подтолкнула Пашку в спину. Соскочив с дерева, он направился к лесу, Заметил, что трава высохла. Хотел обернуться, чтобы попрощаться с одинокой светлой фигуркой.

И тут же пропал.


***


В боку что-то нестерпимо закололо и даже кожа от боли непроизвольно задергалась, заходила ходуном, словно у коровы, отгоняющей больно кусающего слепня. Пашка зашипел сквозь зубы. Привычным жестом попытался подтянуть к себе намотанный на руку ремень АКСа.

Но оружия не было. Не поняв, в чем же дело, провел рукой подле себя. Пусто… На мгновение показалось, что он снова в своей родной группе спецназа, и кто-то из дедов, а может, и сам Летеха жестоко подшутил над молодым бойцом, забрав у спящего его оружие. Которое, между прочим, он клялся из рук не выпускать. Если так, то сейчас Пашке придется несладко. А из-за него – всему взводу.

Разом покрывшись испариной, подскочил на месте. Точнее, попытался вскочить, но первое же движение отозвалось дикой болью по всему телу, а в голове нещадно схватило раскаленными клещами, выдавливая остатки содержимого в виде красноватого тумана. Что-то больно дернуло за запястья и щиколотки, заставив опять завалиться на пол. От боли Пашка захрипел и повернулся набок. Желудок тут же скрутило, и его стошнило прямо на глиняный пол. Только сейчас он понял, что находится в совершенно незнакомом месте. Пустой желудок продолжало выкручивать, как добрая прачка мокрую простынь, и выжало пару тягучих струек желудочного сока. Вспомнилось и то, что последнюю банку перловой каши с тушенкой солдаты разделили между собой еще позавчера утром.

А на дворе-то что сейчас – утро, вечер? Кто его сюда притащил и сколько он здесь провалялся? Где остальные и почему он жив до сих пор?.. Еще и сон такой… неплохой приснился, вроде как даже отдохнул после него, хотя состояние все равно поганое. Почаще бы такое снилось, чтоб забываться от этой реальности. Или вообще не просыпаться.

Поднес руки к лицу, чтобы вытереть губы. По сухому глиняному покрытию протащилось что-то громоздкое, и Пашка наконец увидел, что именно его не пускало и почему руки кажутся такими неподъемными.

Все движения сковывала огромных размеров железная цепь, покрытая густым налетом ржавчины, что впрочем, только подчеркивало ее внушительность. На концах цепи красовались крупные кандалы, самые что ни на есть натуральные – круглые, с затянутыми винтами, которые, в свою очередь, были закрыты страшноватого вида замками. Как в средневековом подземелье каком-то, подумалось Пашке. Если с наручниками современного образца он был знаком, то подобные приспособления довелось увидеть впервые. Эти самые кандалы и держали пленника, накрепко схватывая руки и ноги. Сама же цепь уходила своими концами под стену глиняного сарая, где очутился Пашка.