– Сыграй, например, Вчера.
Я скривился, но поскольку жалостливый скулёж Пола трогал девочек, помнил её наизусть. Пока я играл и довольно гнусаво выводил не слишком, как сейчас понимаю, верные слова, никто не проронил ни слова. Когда я закончил терзать чешку, и с жалостью протянул инструмент обратно. Сова поднял свою ладонь, улыбнулся, и сказал, тихо.
– Возьми себе. Тебе надо ещё подучиться играть, кое-где мажешь мимо. В субботу придёшь, покажешь, что поправил. А ещё посмотри классическую пьесу Райнхарда Облака.
– А ты?! – Клавишник первым подал голос после некоторого замешательства. Сова усмехнулся.
– Возьму у Петровича реквизит. Всё равно его надо разносить, перед гастролями.
В этом был весь он, таким всегда был. Вы можете мне теперь не верить, но это сущая правда! Он отдал мне, сопляку, которого не знал, инструмент, стоивший годовую стипендию! Севку кое-как знали, он-то тоже бренчал немного, но так и не стал лабухом, как я или Джеки, другой мой сокурсник. Но я совсем им чужой был, и совершенно незнакомый никому в институте, за исключением своей группы и куратора! С хорошей стороны никто меня не знал. Даже моя будущая жена».
Из интервью Николая Найка Никитовского, гитарист «Проект Н», музыкальный продюсер и издатель, для журнала «Ровесник-Р», февраль 94.
– Когда я встретил Саню в институте? Да, наверное, ты прав, прямо в первый день знакомства с взрослой жизнью. В смысле, в первый день абитуриентской жути. Он-то не переживал, всё сдал сразу. А вот я боялся. И не зря боялся, если бы не мои заслуги в мире бокса, не поступил бы я тогда на стройфак. Кстати, потом нам очень пригодились мои навыки, когда гопники из Мельковки нас выгнать пытались с репетиционной базы на озере. Саня подсел ко мне на подоконник, где я нервно грыз ногти.
– Не психуй, всё нормально будет. Меня Саня зовут. Совин.
– Андриянов. Сергей. Можно Эндрю.
Мы пожали друг другу руки. Я тогда ещё заметил – странное дело, никогда он не производил впечатление сильного человека, скорее субтильный и типичный подвид студента, по версии некоторых недалёких журналистов и режиссёров. Такой Шурик, только без очков. Но рука у него была сильной, хоть и пальцы были тонкими, как у пианиста. Это я потом узнал, он руки специальной техникой, из йоги тренировал, чтобы играть быстро на двухгрифовой гитаре. Но это было много позже, на втором семестре. А пока мы, два вчерашних школьника, теперь абитуриенты, и ещё не студенты, сидели на подоконнике и пялились на весь мир. На летнюю улицу, по которой деловито сновали старые троллейбусы и автобусы, только появились красные Икарусы. По улице Меринга ходили толпы девушек, тут ведь сразу три вуза – театральный, консерватория и наш. Ах, да, ещё за кварталом университет. И корпус медицинского института, педиатрический. Наблюдая за красавицами и простушками, мы вели ленивый разговор. Если спросить меня, что вы обсуждали, то я, пожалуй, не смогу толком ответить вам. Ни о чём и обо всём сразу. Пролетело время быстро, и пока мы, как сейчас помню, стали обсуждать последствия Пражской весны, как начали вывешивать списки. Будучи самым высоким из всей абитуры, он, не распихивая других, прочёл первые шесть строк. Вслух. К чьей-то радости и чьему-то огорчению. Даже слёзы были. Помню одна девушка, из деревни наверно прибыла в город, очень просто одетая, если не сказать бедно, в слезах убежала. Я-то в первых рядах был, но моей фамилии не оказалось, к чему я в общем-то был готов, мрачно подумав, что зря я подал документы сюда, надо было на факультет физической культуры, в педагогический.