Когда ложилась спать – все было в норме. Единственная мысль – скорей уснуть, забыться, отключиться. (Вон даже Софе не позвонила, не поговорила. Умаялась так.)

Сейчас лежала, таращась в потолок, слушала песнь часового механизма и зачем-то перебирала каждую минуту вчерашнего вечера: что было не так? кто повел себя странно?..

Да все. Компания как на подбор – причудливая, с вывертом. Один Сева Минкин в бархатном костюмчике чего стоит… На нос сопливый жалуется, куксится, а стоит смазливому официанту по залу пройтись – оживает, как и не больной вовсе…

Вдова – какая-то замороженная. Водку словно воду хлещет, а толком и не поплакала. Хотя платок к глазам подносила после каждого тоста… Манерничала.

Генриетта собаку кофе угощала.

Аделаида… Аделаида сама вставала из-за столика выбрать себе пирожное с подноса на длинной тумбе, что вдоль стены стоит.

А ведь такие дамочки щелчком пальцев официантов подзывают… Или кавалеров из директорского комсостава за сластями отправляют…

Надежда Прохоровна тяжело ворочалась в постели, перед глазами сновали люди, официанты, собака в юбочке; на грани сна пришла какая-то ценная мысль…

А ну ее!

Бабушка поплотнее смежила веки, свернулась калачиком и наконец уснула.

Утро началось с тяжелой головы и гадкого привкуса во рту. За шторами стояло солнце, стрелки на часах застыли в укоризненной позиции – половина одиннадцатого! (Такого разгильдяйства давненько не случалось.)

Бабушка Губкина скоренько заказала по телефону завтрак в номер – чай, бутерброды, по возможности пряник свежий – и пошла в ванную комнату – наводить утренний марафет. Умыла лицо ледяной водой, влажной расческой пригладила растрепанные бессонницей волосы…

В стакане на мраморной полочке под зеркалом плавали вставные челюсти. Причем в какой-то мути.

Надежда Прохоровна удивилась, осторожненько подцепила одну из челюстей, понюхала…

Нормально пахнет. Привычно. Каждый вечер, прежде чем опустить протезы в воду, Надежда Прохоровна надраивала их зубной щеткой, в стакан добавляла несколько капелек специального антисептика…

Откуда муть?

Стакан был грязный?

Да вроде нет… И антисептик свежий.

Загадка.

Баба Надя привередливо прополоснула протезы под струей воды, прошлась по ним зубной щеткой – мало ли какая дрянь в щелочке застряла, воду замутила…

В дверь номера тихонько постучали. Надежда Прохоровна бросилась отпирать: галантный официант вкатил в номер сервировочный столик с завтраком.

Сервис, ёжкин хвост. Букингемский дворец, часы Биг-Бен.

Чувствуя себя вполне английской королевой, Надежда Прохоровна села за, прямо скажем, низковатый столик, постелила на колени салфеточку, официант наполнил чашку чаем, кивнул предупредительно – приятного аппетита. И замер.

Ах да! Пенсионерка Губкина достала из кармана домашнего костюма приготовленную денежную бумажку, та незаметно исчезла в руке деликатного прислужника.

Ну точно королева, ёжкин хвост! Горячие булочки, свежайшее масло, сыр, колбаска, крендельки… Отзавтракала Надежда Прохоровна с отменным аппетитом.

После вызвала официанта, приготовилась сказать сердечное спасибо, но вместо предупредительного паренька в комнату зашел хмурый охранный шеф. Поздоровался с «тетушкой», нетерпеливой рукой выкатил в коридор сервировочный столик, захлопнул дверь и тяжело сел в кресло.

– Случилось что-то, Паша? – замирая сердцем, спросила баба Надя. Архипов кивнул. – Так я и знала… – пробормотала, садясь на диван напротив. – Так я и знала… В руку был сон, и бессонница в руку… Что, Паша, отравили Богрова?

Сердце несколько раз успело бухнуть, прежде чем Пал Палыч ответил. Вначале он чуть-чуть удивленно посмотрел на «тетушку» – Надежда Прохоровна, вот честное слово, совсем не загордилась своей догадливостью! – и опять кивнул: