– Дальше? – словно впервые услышав этот вопрос, завис Каин. – Для меня дальше все как в тумане… Кукушкину, конечно, долго крутили, но ничего доказать не смогли. Мы со Шнырой покинули Россию в тот же день. Коллекцию Лопухина мадам пристроила на удивление быстро и выгодно. Я промотал эти денежки лет за десять. И был рад этому – они сжигали мне руки! Это страшно…

– А свиток? Ты же из-за него во все это влез?

– Свиток я не нашел… В Россию я вернулся накануне нового тысяча девятисотого. Навестил мадам Кукушкину – сдала Анна Николаевна за шестнадцать лет сильно, но хватки не потеряла. С её помощью я тут же ввязался в новую авантюру. На сей раз на Кавказе. Нужно было выкрасть у некоего господина одну дорогую вещицу, хранящуюся в его семье еще со времен Колхидских царей. Все было бы хорошо, но в нашу команду затесался соглядатай охранки. Он, видите ли, решил, что мы каким-то боком причастны к революционерам. Придурок! Перепутать профессиональных воров с революционерами мог только полный профан. Но, нашу сладкую компанию все-таки взяли…

Апрель 1903 г.

Российская Империя.

Кутаиси.

Городская тюрьма.

Большая камера на полсотни заключенных. Влажные каменные стены. Маленькое зарешеченное окошко под самым потолком. Нары отсутствовали «как класс»: арестанты лежат прямо на полу на кучах грязного тряпья. В одном углу камеры играли в карты, в другом – в кости. Кто-то насвистывал нехитрую мелодию, кто-то просто бесцельно слонялся по камере. В дальнем углу стояла параша для арестантов – мятая жестяная бадья и нещадно смердела.

На самом блатном месте, возле стены с единственным окном, лежал на замызганном матрасе раздетый до пояса Каин. Над ним навис дородный бородатый арестант, откликающийся в тюремной среде на погоняло Шило, выкалывающий на голой груди Каина орлана с железным клювом, раскинувшего крылья с саблями вместо перьев. Над головой орлана витала большая корона. Сам же орлан сидел на маковке оскаленного черепа, держащего в зубах кинжал. Во лбу черепа – тавро амулета. Шило воткнул в кожу Каина измазанную мазутой шпору.

Прохор скривился и слегка вздрогнул.

– Лежи, не кипишуй, – осадил Каина Шпора. – Дрогнет у меня рука – портачка не получится!

Ванка с сомнением оглядел крепкие жилистые руки колыцика.

– Это у тебя-то, Шило, руки дрогнут? Да они у тебя даже с перепоя не дрожат!

– Искусство – вещь тонкая, – со вздохом заметил Шило. – Один неверный штрих – вся композиция рухнет! А поправить – чай не по холсту малюю! Так чо лежи смирненько!

– Слушай, Шило, – сказал Каин, – ты со твоим талантом мог известным мазилой стать.

– Ну, известным, али нет, – усмехнулся Шило, – это бабка надвое сказала. А вот мазилой я действительно был. Церква расписывал, иконы малевал.

– И чего же бросил? – спросил Ванька. – Али не доходное это дело?

– Да нет, жить можно, – ответил колыцик. – Но понравился мне сильно крест батюшкин золотой, да кадило червленое серебряное. Ну, там еще пару иконок старых прихватил. Бес попутал. А дальше покатился. Откинулся, украл, пропил, обратно. Замкнутый круг. И несть из него выхода! На сегодня хватит, – сказал Шило, пряча шпору в потайное место. – Завтра продолжим, – вытирая руки от мазуты, колыцик с одобрением разглядывал свою работу. – Только одного не пойму, где это тебя такой хренью заклеймили? Не разу такого не видывал!

– За Уралом довелось вляпаться, а там свои законы, да божки… – пояснил Ванька.

– Все божки языческие, – многозначительно заметил арестант, подняв указательный палец, – суть – демоны лукавого!

– Шило, – рассмеялся Каин, – я как погляжу, ты не только церква малевал, а, небось, еще и духовную семинарию окончил?