Откровенно говоря, все это она давно знала. Знала, но отказывалась принимать горькую правду. Ей не хотелось признавать, что несправедливость давно перестала быть редкостью, печальным исходом неудачного поворота судьбы. Как это могло стать обыденностью? Как могла существовать насквозь прогнившая цивилизация?

– Только не пойми неправильно, – продолжила Чао Гай, ведя ее вниз по лесной тропе. – Многие здесь открыто признают свои прошлые преступления. Это место основали женщины, которым больше не было места в обществе; в знак неповиновения они создали собственный клан, чтобы бороться за то, что им принадлежит по праву. Но они привечали всех, кто оказался в сложном положении, и многие из них стали самыми настоящими хаоцзе, героями, которые выступили против закона, чтобы встать на защиту слабых и бедных, или бросили вызов сильным мира сего. А бывало, что здесь оказывались те, кого унижали из-за пола. Наконец, многие из нас решили найти более высокое призвание. Мы продолжаем идти против закона, никто не спорит, – то беглецов укрываем, то промышляем грабежом и насилием – за это нас и клеймят разбойниками, но наша истинная цель – помогать и защищать.

Линь Чун хотела было учтиво поддержать такие идеалы, но слова застряли у нее в горле. Такой ход мыслей она никогда в жизни не одобряла и не могла принять. Но если не сюда, то куда еще ей податься? Она была беглянкой, и раз ей предложили убежище здесь, разве могла она теперь плюнуть в протянутую руку помощи?

И рассказывала ей обо всем этом… монахиня…

– Тогда что привело сюда тебя? – спросила она, надеясь, что жесткость в ее голосе не прозвучала упреком. Лу Да ведь все-таки тоже была монахиней и при этом совершила убийство. Но также Лу Да спасла ей жизнь, стала ее названой сестрой, и Линь Чун и слова порицания не посмела бы сказать в ее адрес…

В голове у нее все смешалось.

– Ах, до прихода сюда за моей душой не было преступлений, – ответила Чао Гай. – Честно говоря, я здесь и не живу. Я делю свое время между пребыванием здесь и обязанностями старосты в деревне Дунцицунь.

Линь Чун остановилась:

– Ты деревенский староста?

Чао Гай мягко рассмеялась:

– Не так уж это и удивительно, как ты думаешь. Я из тех, кто, как говорят, «оседлал шестнадцать ветров». В деревне я живу под видом мужчины, впрочем, люди знают о моих странностях, их не волнует, что в других местах я известна как женщина. Понимаешь, я спасла жителей Дунцицунь от нашествия злых духов, и они умоляли меня остаться. Но, полагаю, мне удалось найти свое призвание, ведь будучи частью стана Ляншаньбо, я могу сделать гораздо больше для жителей деревни. У меня сердце радуется, когда я вижу их успехи. Я люблю своих людей, каждого из них.

– Значит, ты охотница за нечистью? Не монахиня? – в голосе Линь Чун прозвучало сомнение. Все-таки раньше ей не доводилось встречать ни одного «оседлавшего шестнадцать ветров» – человека, который притворялся другим полом, временно или постоянно.

– Быть может, и мне стало бы проще, живи я как мужчина, – размышляла она вслух.

И пусть она только представила, что сможет таким образом спрятаться, как мысль об этом оказалась невыносимой.

– Только если тебе это не поперек горла. В ином случае это станет просто еще одной клеткой, – ответила Чао Гай, точно разгадав мысли Линь Чун. – Но мне и другим здесь это дает огромное количество свободы. Кстати, насчет них – сюда стекаются и такие, как я, и обычные женщины, мы всех привечаем. Иди сама взгляни.

Чао Гай потянула Линь Чун, и они зашагали дальше. Постройка, из которой они вышли, была частью россыпи одинаковых домиков, спрятанных среди тенистых деревьев на склоне горы. А теперь они резко свернули к высокому хребту, откуда открывался вид на широкую зеленую долину.