С одной стороны, с точки зрения формальных и отдельно взятых факторов в произошедшем нет ничего, что выходило бы за рамки привычных, устоявшихся представлений о природе и внутренних закономерностях рыночной экономики. Хотя масштабы беспорядка, наблюдавшегося на финансовых рынках в 2007–2009 гг., гораздо больше, а последствия – внушительней, та совокупность явлений, которую привычно называют словом «кризис», в истории, в том числе и относительно недавней, наблюдалась неоднократно, пусть и в существенно иных сочетаниях и последовательности. Зависимости, породившие цепочку событий этого периода в американской, а затем и мировой экономике, также были известны широкому кругу специалистов. От того, что слово «кризис» долгое время старались не употреблять, содержание соответствующих процессов не менялось: каждый, кто следил за мировой экономикой последних, скажем, 30 лет, может поставить любой элемент имевших место в последние годы «нулевого» десятилетия потрясений в ряд похожих или имеющих тот же смысл явлений, свидетелями которых мы уже были.

Более того, можно сказать, что в отношении внешней, событийной канвы того, что некоторые продолжают называть мировым финансовым кризисом 2007–2009 г., другие обозначают как первый глобальный экономический кризис нового столетия, а третьи определяют как проявление либо начало кризиса всего современного рыночного капитализма и присущего ему образа жизни, особо сложных вопросов и сомнений вроде бы не возникает. Все внешние, объективные стороны этого кризиса были открыты и очевидны – от сложного финансового положения большой части кредитных учреждений, создавшего угрозу длительной финансовой нестабильности, до падения спроса и производства с перспективой банкротства многих компаний производственного сектора.

Ничего принципиально нового с этой точки зрения не было и не ожидается и в ближайшей перспективе: несмотря на то что по поводу ожидаемой длительности кризиса высказывались различные оценки и прогнозы, да и сейчас периодически говорят об ожидаемой «второй волне»[2], разговоры о том, что мир, дескать, никогда уже не будет таким, каким он был до этого кризиса, совершенно очевидно, так и остались не более чем хлестким журналистским приемом.

С другой стороны, многие варианты трактовки природы этого кризиса, а соответственно его причин и возможных последствий, вызывают и вопросы, и сомнения. Ниже я остановлюсь на них подробнее, но главное состоит, наверное, в следующем: при вроде бы ясном понимании того, как и почему происходило нарастание опасных тенденций в финансовом секторе и в экономике в целом, никому, и в первую очередь экономическим властям не удалось ни предотвратить это нарастание, ни направить его в относительно безопасное русло. Говоря проще, компетентные в этих проблемах люди, в том числе облеченные широкими полномочиями, видели – должны были видеть, – что происходит опасное нарастание рисков в финансовой системе, и, имея возможность поставить вопрос о необходимости адекватно реагировать на это нарастание, не считали для себя нужным это сделать. И на вопрос, почему они этого не сделали, на мой взгляд, так и не был дан удовлетворительный честный ответ.

Действительно, из того, что публично произносилось, пока разворачивался кризис, а в еще большей степени – из того, что говорится о тех событиях сейчас, т. е. в значительной степени постфактум, очевидно, что каждый этап, каждая ступень разворачивавшегося кризиса содержала не просто возможность, но и очень высокую вероятность последующего этапа. Дестабилизация одного сектора следовала из дестабилизации другого, связанного с ним, в точном соответствии с теоретическими закономерностями и экономической логикой. Не предвидеть этого; считать, что раз начавшийся процесс на каком-то этапе вдруг остановится, и проблемы рассосутся сами собой, было невозможно. Поэтому очень трудно найти внятное и убедительное объяснение тому, что уполномоченные структуры не смогли предпринять никаких эффективных мер для того, чтобы пресечь расползание кризиса.