Приятель француз – менее известный, менее способный, менее успешный – похлопал его по плечу. Мол, все нормально, живем. Живем, только как? Француз живет и делает свое дело. Живет с женой и двумя сыновьями, с любовницей, с отельной горничной на час, но с гордым внутренним ощущением гражданина великой маленькой страны. Володя же делает свое дело, а живет когда-то после, между, не в приоритете. Без жены, без привязанности и стойкой физиологической потребности в любовнице, с брезгливым отношением к горничной на час и при отсутствии гордости за принадлежность к самой великой и самой непредсказуемой стране мира. Он сам вытеснил себя из дома, избрав работу с международным статусом. Но своим не стал ни в Европе, ни за ее пределами, ни вообще нигде в мире. Он сам не решился на труд устройства полноценной семьи. Заменил суррогатным ощущением дома – построил коттедж, в котором бывает эпизодически, не помнит, где находятся необходимые и привычные вещи, да и вещей таких для себя в принципе не определил. Он до сих пор шлет на воспитание сына приличные деньги и иногда небольшие подарки по поводу, но никогда письма. Это давно ни к чему. Никто в бывшей семье не интересуется, где он и что с ним. Если деньги приходят, значит, жив и вполне состоятелен. Звонки и письма уже лишние в укладе их отношений. Юрка закончил школу, учится, деятелен и активен, мало бывает дома, бежит, торопится, живет. За ним не успеть, сколь бы хаотичным и нерезультативным пока ни представлялось его существование. Скучная кукольная Ольга – ненужный раздражитель. Она все так же окружена множеством восхищенных родственников, все так же недовольна обстоятельствами, все так же не интересна и не востребована, хотя не востребована – нет. Там появился как-то столяр, как Володя называет его. Какой-то мастер золотые руки, который бывает в доме, пьет чаи, чинит водопроводные краны и ящики на кухне и метит в скорые мужья. Ольгу он устраивает постоянством присутствия в доме и полезностью. Что его устраивает? Наверное, что-то устраивает. Может, кормят, может, холят, может, в дом возьмут. А Володе смешно и скучно наблюдать эту идиллию, тем более когда точно знаешь, что в итальянском купленном на твои деньги кухонном гарнитуре не надо чинить ящики и даже не надо создавать видимость этого. Только простоватым родственникам можно презентовать будущего полезного мужа столь нехитрым способом – мастер на все руки.

Какую странную шутку сыграла с ним жизнь. Он теперь часто задумывался, о чем мог бы написать во много лет назад обещанном письме Нэле. Об ослепительной вспышке юношеской любви, которая обожгла его на долгие годы? О пресном, липком, тягучем и безрадостном семейном опыте, о выросшем и чужом почти сыне? О теперешней элегантной, взбалмошной, непредсказуемой, а при близком контакте тощей, необязательной, крикливой, много выпивающей Sandrine, от которой оказалось столь же нелегко освободиться, как легко в свое время заполучить. Он мог бы рассказать о по-настоящему любимой работе, которой оставался верным все посвященные и преподнесенные в дар годы, в которой находил полную самореализацию. Но когда Нэля просила написать ей, ждала, скорее всего, новостей о самом Володе. Не о тех, с кем он и зачем, а о себе самом. Оказалось, и писать нечего. Ну НЕЧЕГО…

Конец ознакомительного фрагмента.