– сидел без носков в «групповой»;

– произнёс вслух название вещества.

В правилах дома было написано следующее:

ЗАПРЕЩАЕТСЯ:

1. Употреблять поверхностно-активные вещества (ПАВ).

2. Вступать в сексуальные и романтические отношения.

3. Проявлять любые виды агрессии, которые могут нанести физический или моральный ущерб.

4. Наносить материальный ущерб имуществу реабилитационного центра.

5. Говорить об употреблении ПАВ.

6. Хранить продукты питания.

7. Заходить на кухню без разрешения ШК.

8. Нарушать режим ночной тишины в доме.

9. Курить в помещении.

10. Брать чужие вещи без спроса.

11. Не соблюдать субординацию с персоналом.

12. Выражаться нецензурными словами.

Да, с одной стороны, это были логичные правила для такого учреждения. Но я продолжал считать, что всё происходящее здесь выглядит очень странным, пугающим и не имеет ничего общего с лечением.

Удерживать человека – это незаконно. Лишать его свободы без права на это – преступление. Я это понимал, но не мог ничего изменить. Я не знал, на что способны эти люди. Мне было очень, очень страшно.

«Писать „негатив” на людей, с которыми ты вместе находишься, общаешься, „выздоравливаешь”, это полный бред. Что мне хотят вложить в сознание? Стукачество, злобу, ненависть, неприязнь, раздражение? Реабилитационный центр? Да мне уже нужна реабилитация после всего лишь одного дня пребывания в этом месте! Это никакой не реабилитационный центр. Это обычный дом с решётками, в котором алкоголики и наркоманы пытаются лечить алкоголиков и наркоманов…»

Именно с таких мыслей началось моё «лечение» от алкогольной зависимости в этом «дворце спасения», собравшем под своими «знамёнами» зависимых от алкоголя и наркотиков со всех уголков России.

Впереди ещё оставались два «золотых дня», хотя чего-то ценного и блестящего я в них не наблюдал.

В эти дни я пытался поговорить и с другими консультантами, пришедшими на смену, и с психологами, и с Мариной. Но никто не хотел и не собирался меня слушать. Я бродил по дому, лежал на кровати, ходил курить каждые полчаса и испытывал жуткое напряжение и страх. На улицу выйти было нельзя, с утра и до вечера все находились в доме, периодически выглядывая через решётки в окна.

К вечеру второго дня, устав лежать на кровати и находиться под пристальным присмотром кого-то из «выздоравливающих», я решил спуститься и посмотреть на одно из мероприятий. Оно проходило вечером и носило название «Итоги дня». Перед его началом все сдавали «Дневник чувств» «президенту». Реабилитанты должны были отслеживать свои эмоции в течение дня и записывать в дневник чувства и мысли, которые у них вызывало то или иное событие. Всего таких записей «АЧ» (анализ чувств) к десяти вечера должно было быть двадцать пять. «Президент» проверял тетради на их наличие и ставил свою подпись. Когда приходили консультанты, он докладывал о результатах проверки и озвучивал имена тех, кто не выполнил задание. Далее на выбор «консулов» (консультантов) назывались имена четырёх-пяти владельцев дневников и номера «АЧ», которые они должны были озвучить.

Ребята зачитывали свои записи в тетрадях, но их постоянно прерывали и говорили, что нужно переписать или написать на следующий день ещё больше «АЧ», не двадцать пять, а тридцать или сорок. Я ничего не понимал, сознание было затуманенным, и всё происходящее походило на какую-то бессмысленную игру. Потом реабилитанты по очереди вставали, называли свою функцию и докладывали о её исполнении и трудностях, с которыми они столкнулись в процессе её выполнения. Высказывали свои пожелания остальным реабилитантам.