– А это у Ксении Владимировны нужно спрашивать, – смотрит на меня мужчина. – Общая или платная?

Я задумываюсь на несколько секунд и понимаю, что в общей палате вряд ли получится избежать неудобные вопросы.

– Сколько платить?

– Тысяча семьсот в сутки. Телевизор, холодильник, чайник, – рапортует медсестра.

– Давайте платную, – соглашаюсь, прикинув, что денег в кошельке точно хватит на пару суток.

Медсестра проводит меня по ярко освещенному коридору к лестнице, и мы поднимаемся на третий этаж. Сашка сонно хлопает глазками, но упорно отказывается засыпать, иногда пугая меня сухим кашлем.

В стационаре для грудничков уже выключен верхний свет. Коридоры пусты, лишь вдали мелькает форма санитарки, которая тихо позвякивает какими-то склянками. Из одной палаты доносится детский плач, на него тут же откликается другой ребенок.

Медсестра останавливается у двери в небольшом тупике и звенит ключами. Пропускает меня внутрь, щелкает светом.

Палата одноместная, чистая, хоть и с убитым ремонтом. На узкой односпальной кровати с тонким матрасом лежит подушка и стопка постельного белья. У окна с жалюзи стоит потрепанная жизнью детская кроватка, рядом – пеленальный столик и тумбочка с электрическим чайником на ней . В углу палаты разместился холодильник, на стене напротив кровати висит телевизор.

– Ужин вы пропустили, поэтому можно взять что-нибудь в буфете на первом этаже, он работает до десяти, – оповещает меня медсестра. – Только предупредите кого-нибудь, что уходите. И сильно не задерживайтесь. Купили, что нужно и сразу сюда. Завтрак вам принесут. Вода для смеси, – она пошире распахивает дверь, выглядывает в коридор и указывает куда-то, – вон там, в кулере. Все, располагайтесь.

– Спасибо.

Выдыхаю с облегчением, когда за спиной с тихим щелчком закрывается дверь. Бросаю сумку на кровать и кладу Сашу в кроватку. Следующие полчаса занимаюсь разбором вещей и кормлением малыша. В буфет не иду, вместо этого отправляю туда пойманную в коридоре санитарку. Она за небольшую плату соглашается принести мне воду и что-нибудь перекусить.

Санитарка возвращается через двадцать минут, когда я уже заканчиваю кормить Сашу и жду медсестру с капельницей. Ставит бутылку с водой на тумбу, кладет рядом со мной пластиковый одноразовый контейнер с салатом и какой-то пирожок, а затем оповещает:

– На входе в стационар тебя муж ждет. Иди, я присмотрю за малышом, а то он такой напуганный. Не дай бог удар хватит, мужики нынче слабые пошли…

Последнюю фразу я почти не слышу, потому что вылетаю из палаты и несусь по коридору с острым желанием убивать.

– Где ты был, Ветров?! – срывается с моих губ возглас, как только я нахожу глазами высокую фигуру у окна на площадке с лифтами.

Руслан оборачивается и смотрит на меня пустым взглядом, в котором мелькает отголосок вины. Опускает голову и молчит, пока я приближаюсь к нему и встаю напротив.

Секунда. Другая. Третья.

Судорожный вздох и тихий вопрос:

– Как Саша?

Ругательства, которые мне сейчас хочется обрушить на голову Руслана, застревают на полпути. Ветров выглядит абсолютно потерянным и напуганным. Я никогда еще не видела его в таком состоянии.

– Ждем медсестру, чтобы поставили капельницу. Сейчас с ним санитарка, поэтому времени на долгие беседы нет. Где. Ты. Был? – чеканю вопрос, и от каждого слова он будто вздрагивает.

Только сейчас поднимает голову и смотрит мне в глаза. С невысказанным вопросом во взгляде, словно пытается что-то понять, уцепить в моем облике.

– Я отвез документы в поликлинику, потом заехал к матери. В прошлый раз мы сильно поругались, хотел помириться. Поставил телефон на зарядку и слушал нотации о том, как просрал свою жизнь. Такое тебя устраивает?