– …В двухтысячном году интернат был закрыт. – Голос Киры выдернул из воспоминаний.

Я заставил себя сосредоточиться на настоящем. Мы с Иваном все еще находились в коридоре, но уже подошли к дверному проему. Что-то заставило меня замедлить шаг. Когда мы уже собирались войти, как удар под дых раздался еще один голос:

– В две тысячи первом…

– Простите?

– Прощаю. Интернат закрыли в две тысячи первом.

Либо я чокнулся, либо она действительно здесь.

– Нет, у меня точные данные…

Кира, мать твою, заткни свой рот! Я должен слышать…

– Перепроверьте их. – Помню этот тон до боли в мышцах. Когда она обращалась так ко мне, я всегда чувствовал себя дураком, не способным понять элементарные вещи. Не знаю, что ощущал больше: ярость или возбуждение.

– Черт! – Ваня достал телефон. – Что-то не так с доставкой. Пойду разберусь.

Я кивнул, радуясь, что не пришлось искать повод, как сбагрить его отсюда.

– Что ж… – Снова Кира. – Теперь пройдем в другой зал. Там можно перекусить. – Быстро смекнула, что спорить с Викторией Сергеевной бесполезно.

Я ухмыльнулся. Она всегда была такой: категоричной, уверенной в своей правоте. Хрупкая и женственная, держала всех нас в ежовых рукавицах. И это в ней меня безумно влекло.

Топот ног и довольные возгласы ворвались в мозг. Пиццу юные фанаты истории оценили гораздо выше экскурсии. Они перебрались в другой зал, а я вошел, стараясь ступать тихо и осторожно. Она стояла около одной из фресок, которые мы пытались восстановить. Прямая напряженная спина, скрещенные на груди руки. Черная юбка и короткий голубой свитерок. По-учительски строго и скучно. Но на меня этот наряд подействовал, как доза наркоты. Юбка обтягивала округлую задницу, выделяя каждый изгиб. Меня бросило в жар, как при лихорадке. Интересно, она хоть трусики надела под нее? Совсем рядом раздался смех, и я вздрогнул. В зал вошли два пацана. Привлеченная шумом, Виктория тоже обернулась. Даже отсюда я видел ее суровый взгляд.

– Орлов и Кулешов! Вернулись ко всем! Быстро! – Ее резкий приказ прошелся огнем по венам. Такое впечатление, что меня насадили на десяток копий разом.

Пацанов как ветром сдуло. А у меня встал. От одного только ее голоса, от интонации, с которой она велела возвращаться им обратно. Я бы отдал все на свете, чтобы она точно так же приказала что-нибудь мне. Все, что угодно. Например, задрать эту чертову юбку, разорвать к чертям и отыметь прямо у стены. Я с трудом сделал глоток воздуха.

Вика снова отвернулась. Но на этот раз она прикасалась к стене. Тонкие пальцы очерчивали какой-то узор. Или буквы. Подошел ближе, остановившись за ее спиной. По сравнению со мной она была крошечной. Маленькой. Даже не доставала мне до плеча. Вдохнул аромат, исходящий от ее волос и кожи. Что-то потрясающе терпкое. Запах настоящей женщины. МОЕЙ женщины. Я шагнул еще ближе и наклонился к ее аккуратному ушку.

– Понравилась экскурсия?

Виктория Сергеевна вздрогнула и обернулась.

На ее лице угадывались бледные очертания синяков, хотя она и пыталась их скрыть. В который раз пожалел, что не выпустил уебку все кишки. Рука сама собой потянулась к Викиной щеке, но так и замерла в воздухе. Блики света отразились на ее очках, когда она запрокинула голову и резко бросила:

– Что ты здесь делаешь?

Мне пришлось сжать кулак, чтобы не запустить пальцы ей в волосы, не дернуть на себя. Она была раздражена. Даже рассержена. Смотрела на меня так словно испытывала отвращение. Сцепил зубы, чтобы не выругаться. Действительно, какого хрена я тут делаю? Пытаюсь привлечь внимание своей бывшей училки. Но вряд ли она спрашивала об этом. Что-то мешает сказать правду. Вместо ответа тоже задаю вопрос: