– А если подкупить домашним шоколадным печеньем?

Протянула неуверенно. Это была моя взятка старшему, которую подсказал Паша. И она сработала.

К вечеру Тимофей обустроился на моих коленях, показывая все свои рисунки. А Тимуша объяснял, как играть на приставке.

Я не собиралась становиться мамой двоих в двадцать. Но так получилось. И я ни разу не пожалела об этом выборе.

Всё ведь было так хорошо. Даже когда плохо. Потому что семья это семья. Ты её принимаешь любой.

Черт, Паша!

Что же ты сделал с нашей семьёй?

И как теперь быть?

3. Глава 3

– Тим, куда ты лезешь?!

Слышу знакомый голос за дверью, тут же подбираюсь. Пытаюсь привести себя в порядок.

Не хочется мальчиков пугать своим видом. Они невиноваты, что их отец мудак.

Дверь распахивается, в палату вваливаются Тимы. Вечно они так.

Потасовку устроят, чтобы первыми войти.

Но сейчас застывают на пороге. Настороженно смотрят на меня.

Всё такие же испуганные соколята, хоть и вымахали.

– Привет, – произношу первой, молчание и так затянулось. – Как вы?

– Хорошо! – с готовностью отзывается Тимоша, несмело подходит ближе. – А ты как? Папа сказал, что тебя нельзя расстраивать.

– Нельзя, да. Но я скоро буду в порядке. А разве вы не должны быть в школе?

– Папа сюда нас сплавил. Я не хотел, – Тимур фыркает, направляясь к креслу. – Но не собирался оставаться со Сталиным.

– Тим! Нельзя так её называть.

– Моя бабушка, как хочу, так и называю.

Анна Станиславовна, моя свекровь, давно получила это прозвище. В принципе, недалеко от правды.

Прекрасная женщина. Заботливая и внимательная. И, естественно, знает всё лучше остальных.

Вместо расстрела – слёзы и истерики, вечные нравоучения.

Тимур разваливается в кресле, забрасывает ноги на подлокотник. Демонстративно вставляет наушники.

– Раз тебя трогать нельзя, то я вообще говорить не буду.

Заявляет, включая музыку. Полностью отрезает себя от нас.

Вздыхаю.

Всё нормально. Я к этому привыкла. И сбежать от трудных подростков не хочется.

Подзатыльник дать – очень.

А уходить…

Ну, кто таких лапочек бросит?

– Он не признается, – заговорщически шепчет Тимоша. – Но Тимка тоже испугался. С папой поругался, не хотел уходить отсюда.

– Ага, заметно, – не удерживаюсь от колкости.

– Правда! Когда я тебе врал?

– Когда подбросил жабу папе в портфель? Когда выбросил всё мясо из холодильника? Или когда очутился на каком-то митинге экоактивистов, а должен был быть в школе?

– Про жабу не доказано, она сама сбежала. Мясо я отдал Сталину, её не так жалко. А митинг… Ладно, тут я ещё не придумал ничего. Но я говорю правду. Тимка болван.

– Нельзя обзывать брата.

– Но он ведь болван! Он беспокоился. И я тоже. Можно?

Я двигаюсь на кровати, освобождая место для парня. Тот скидывает толстовку, оставаясь в майке, и забирается ко мне.

Тимоша прижимается ко мне, обнимает аккуратно. Вымахал уже, а всё равно вижу в нём маленького мальчика.

Может, дело в том, что Тимофей почти не помнил своей мамы? Поэтому принял меня легко, никогда не ругался по этому поводу.

Если старший цапается, то со мной, то с Пашей, то младший за пределами дома устраивает проблемы.

Целую в тёмную макушку, пока Тимоша что-то рассказывает про школу и предстоящие выходные.

Рассуждает, что мы можем поехать на озеро, погулять.

А я не знаю, как объяснить ему, что ничего уже не будет.

Потому что с Пашей я не собираюсь оставаться.

Выкручусь, но развода добьюсь.

Вот только вряд ли тогда Паша даст мне видеться с мальчиками.

– А это что такое? – парень заинтересованно тянется к листку бумаги.

– Ничего, – убираю, пока он ничего не увидел. – Так, мои мысли. Мне нельзя на природу пока, Тим.