— Какие мультики.

— Да я без понятия, — подхватываю пульт и включаю телевизор, — какие показывают.

Листаю каналы до каких-то синих котят, которые тащат на тележке желтого цыпленка.

— Хм, — отзывается Аня.

Перевожу на нее недоуменный взгляд.

— И что же тут случилось? — задумчиво спрашивает она.

Затем смотрит на меня, на диван и шагает к дальнему креслу. Размещает со всеми удобствами Бублика в угол, и оглядывается:

— Пузанчику ничего не видно.

И обращается ко мне таким тоном, будто я тупой. Стиснув зубы усаживаю пузанчика, и чувствую себя идиотом.

Цыпленок спрыгивает с тележки и убегает от котят.

— Глупый, — Аня забирается в кресло и хмурится на меня, — или они плохие.

— Я не знаю.

— А что ты знаешь?

Медленно недоуменно моргаю, потому что улавливаю в голосе Ани взрослые презрительные нотки, которые она просто скопировала.

— Ты хоть что-нибудь знаешь?

Оп-па.

Это так с ней мамуля говорила? И эта пренебрежительно вскинутая бровь тоже от мамочки?

— Что ты молчишь?

И у меня взрослого мужика бежит озноб от ее едкого вопроса. От ее гримасы, в которой я узнаю ее мать.

— Смотри мультик.

— Выйди.

Я будто попал в какой-то ужастик, в котором мерзкий взрослый занял тело ребенка.

— Это с тобой мама так говорит?

Аня отворачивается к телевизору и скрещивает руки на груди, пробубнив:

— Ты мне не нравишься. Лучше бы тетя Агая осталась.

— Аглая.

Меня одаривают таким взглядом, которого не у каждого взрослого встретишь. Брезгливый, надменный и выученный.

Сейчас в Ане нет самой Ани. Есть тень той, у которой она научилась надменным интонациям и недовольному лицу.

— Ты мне противен.

Все. Я в полном ступоре. Меня уделала пятилетка, которая хмыкает, устраивается в кресле поудобнее и смотрит синих котят и желтого цыпленка. Смеется, когда они кубарем катятся с горы, убирает волосы за ухо.

А чего я ожидал, собственно?

Вот он результат моей трусости.

Я не спасал семью. Не спасал, жену, Анфису или сына. Я спасал свою шкуру, которую изгваздал в говне.

Выхватываю телефон из кармана брюк, прикладываю к уху и вслушиваясь в гудки.

— Мы в процессе, — раздается напряженный голос Саши. — Я ее найду.

— Поторопись, — медленно выдыхаю.

— Заткнись! — рявкает Аня. И опять с недетскими интонациям. — Отвлекаешь!

— И, Саш, тебе придется передо мной серьезно объясниться, — смотрю перед собой, игнорируя маленькую жуткую девочку, которая в гневе щурится на меня. — И ускорься.

— Ускорься, — Аня передразнивает меня и щурится еще сильнее.

— Прекрати так делать, — откладываю телефон.

— А то ремня всыпешь?

— Так тебя все-таки обижали мама и папа, — хмурюсь. — Ремнем?

Попалась. Распахивает глаза, бледнеет и отворачивается:

— Нет.

Как легко откупиться от совести деньгами. Как легко придумать множество оправданий, но они также легко теряют вес, когда ты сталкиваешься с реальностью, в которой ребенок оказался никому не нужным.

И если мне сейчас тяжело сделать вдох, то каково было Аглае?

И откуда в ней были и есть силы не отворачиваться?

21. Глава 21. Покричи

Выкладываю из корзины продукты и замираю, когда среди ветчины, сыра и йогуртов вижу плюшевого рыжего котенка с бирочкой на ухе.

Оглядываюсь на Анфису, которая поджимает губы и отворачивается. Тяжело вздыхает и шепчет:

— Это для Ани… увидела и взяла…

— Понятно, — кладу на ленту котенка.

Через пять минут выходим из супермаркета с шуршащими пакетам в руках.

— Мам.

— Да? — неторопливо шагаю к машине.

— Еще же Антошка…

— У Антошки сейчас своя веселуха с палатками и рыбой, — вздыхаю я и открываю багажник. — Когда вернется, тогда и узнает обо всем.

— Хотя… — Анфиска кладет пакеты в багажник, — я за Антошку не переживаю.