Мириться, обсуждать… ничего мы делать не будем из предложенного. Или нет, будем. Психовать, дуться, посуду бить мы будем, а вот мириться и обсуждать – нет.

– Не будет этого. Развод, Самир. Только развод. Вот, что мы будем обсуждать, – скрещиваю руки на груди, показывая, что разговор закончен, и последнее слово за мной, но у него другие планы.

Устало потерев переносицу, смотрит на меня, как на неразумное дитя. Только кто из нас еще неразумный. Спит с кем попало, ко мне потом лезет, еще и героем себя чувствует. Невозможный мужчина.

– Нет, дорогая моя. Развода не будет. И выслушаешь ты меня сейчас спокойно и непредвзято.

– Самир, – недовольно вздыхаю, потому что, если идти с ним в лобовую, ничего не добьюсь.

– Уль, ты будешь носить накладной живот. Я уже все решил. И по всем документам родишь ты. Девчонке это не нужно. У нее пустые мечты есть, и ей просто нужны деньги. Этот ребенок ей не упал ни разу. Малыш будет нашим, и все счастливы. У нас дочка, девка мечты свои страдальческие исполнит. Все идеально. И волки сыты, и овцы целы.

Волки и овцы? Да никто не сыт, и никто не цел.

– Это незаконно, Самир! Я не буду претворяться беременной. Мне это не нужно! Не мучь меня, отпусти. А девочка, лучше… – прикусываю губу от обиды. – С ней лучше будь. Она вон, беременеет быстро. Наверстаешь все, а Тим, он все поймет.

– Уля, блин! Ты слышишь меня? – снова срывается на крик. – Она никто, просто выносит и исчезнет. Не будь капризной. Лучше бы спасибо сказала за то, что делаю то, на что у тебя не хватило бы духа. Ты слишком много думаешь и ничтожно мало действуешь!

Меня накрывает. Мгновенно. Замахиваюсь, хочу отвесить звонкую пощечину, но Самир перехватывает руку.

– Ты такая красивая, когда злишься. Хочу тебя в такие моменты сильнее всего, – наклоняется и говорит прямо в губы, второй рукой скользя по бедру под домашним платьем.

В его глазах огонь желания. Он завелся, как всегда, с пол-оборота. Рука скользит все выше, ласковые поглаживания туманят разум, но душе настолько больно, что томящееся желание гаснет в ту же секунду.

Когда его руки в последний раз гладили чужую девку? Был ли он с ней сегодня? А когда со мной спал, с ней в те дни тоже кувыркался?

– Не трогай меня, – шиплю сквозь стиснутые зубы на грани истерики и хватаю его за запястье.

Но мы оба понимаем, что это жалкие попытки остановить его. Захочет, сломает сопротивление, схватит за руки, развернет лицом к столу и оторвется по полной. Я ничего сделать не смогу. Он сильнее.

– Моя дикая женщина, – урчит, как сытый кот, словно все до этого момента было дикой, сумасшедшей, запредельной прелюдией.

Только это не так. Такими вещами не шутят.

– Уже нет, – пытаюсь отстраниться, но безуспешно.

Пользуясь моими попытками вырваться, Самир хватает меня за бедра и стаскивает со стула. Мамочки!

Хватаюсь за него руками и ногами, обвиваю всего, словно обезьянка. Какие обиды? Мне бы не расшибиться к чертям! Упаду, потеряю детей. Не могу. Нельзя. К черту гордость.

– С ума сошел? – чувствую себя истеричкой. Сколько раз за сегодняшний вечер я верещала?

– Умница, – говорит в шею, щекочет кожу дыханием. – Идеально, как всегда. Вот так, – чувствую попкой прохладу столешницы. – Пора мириться, ты потом ласковая, нежная. Помиримся, договорим, а потом еще раз закрепим примирение.

Муж нежно и одновременно жадно целует скулы, шею, ключицы, немного резко покусывает мочку уха. Чувствую, насколько сильно он завелся. Еще немного и ширинка лопнет. Упираюсь в его грудь, стараюсь оттолкнуться, но он сильнее прижимает к себе.

Пальцы грубо впиваются в попу. Завтра точно останутся синяки.