Я пытаюсь переключиться, пытаюсь абстрагироваться, пытаюсь…но проваливаюсь в пучину ужаса только сильнее. Меня засасывает, а некогда любимые объятия приносят только больше страданий.

—Оставь меня и не смей меня трогать, — пищу, отмахиваясь от его рук. Он чертыхается, прижимая меня к своей груди и целует в макушку, но я только сильнее захожусь в истерике.

—Хватит, Аня, я бы не взял тебя против твоей воли. Успокойся. Я не тварь и не подонок, не делай из меня чудовище.

А я не могу успокоиться, потому что моя жизнь превратилась в непойми что, каждый день подкидывает еще больше дров в полыхающий огонь, и кажется, что выхода совсем нет.

—Все. Тшш, — он продолжает гладить меня, но я настолько напряжена, что не могу дышать ровно.

Аж подскакиваю на месте, чувствуя, что легче не становится. Голова будто бы напичкана иголками, веки тяжелые, мне моргать больно, в глаза песка насыпали.

Я лежу безвольной куклой, очень стараюсь вернуться в реальность.

—Что я должен сделать, чтобы ты меня услышала, Аня?

—Дать мне развод, потому что очевидно, что между нами больше ничего не будет, Кирилл. Помимо новостей я видела достаточно, и чувствовала тоже. Это все слишком далеко от того, что у нас было в начале.

Это вообще не то, что было. Раньше он меня добивался, мы были моложе, и эти чувства меня поглотили. Я воевала со всеми ради него, и, видит бог, из всех сил старалась быть для него лучше, с учетом его прошлого негативного опыта.

Столько раз пыталась доказать свою верность, что в какой-то момент совершенно не подумала спросить с него того же. Казалось, что раз уж он требует, то явно соответствует. Но и поводов же не было, и все было прекрасно…Возможно, деньги и власть действительно меняют людей, и только я отчаянно хотела не верить в подобное.

А сейчас каждая собака сутулая в курсе, что мой муж мне изменяет. Это обмусоливают, конечно, и будут обмусоливать еще долго. Нет смысла пытаться закрыть кому-то рот, потому что это правда. Что бы он ни говорил, как бы ни пытался оправдаться.

Но так много говорит против него, и так сильно изменились наши отношения, что я больше не верю ему слепо.

Может у него ко мне и есть чувства, но…теперь он сам неверный, совсем как его брат, с которым он столько лет не общается из-за ситуации с бывшей невестой.

Может нет смысла уже обвинять родственника в том, в чем сам замешан? Двойные стандарты налицо.

Рывком встаю, ссаживаюсь с ног мужа, и делаю вид, что не замечаю реакций…никаких, ни физиологических, ни эмоциональных. Он больше не удерживает меня, и я чувствую себя так, как будто меня только что доломали. Вручную обнажив внутренности, рассмотрев каждую и не удосужившись даже запрятать обратно.

—Я люблю тебя, и ты моя жена, — говорит он, смело разбрасываясь словами, прав на которые больше не имеет.

—Знаешь, когда ты в последний раз говорил мне, что любишь? — поворачиваюсь к нему и ехидно ухмыляюсь. Во мне сейчас так много яда, что я с щедростью готова им делиться без зазрения совести. — Когда я выходила за тебя замуж, наша клятва включала эти слова, а дальше ни разу. Я не настаивала, потому что чувствовала это поступками, которые ты совершал ради меня. До поры…до времени. Так что не надо мне сейчас говорить это, Архангельский. Я хочу сменить фамилию и никогда больше…—вдыхаю поглубже до болезненных ощущений в груди, — не иметь с тобой ничего большего.

Я говорю это, всматриваясь ему в глаза. Кажется, еще секунда, и из моего мужа вырвется дикий зверь, так он напряжен. Кулаки с силой сжимаются, желваки играют, а губ практически не видно, так он их сжал. Ссадина на них делает общий вид еще более устрашающим.