А вот на втором этаже окна прозрачные и панорамные, наверное, служащие источником дополнительного верхнего света для первого этажа. И вокруг высокие сосны, растущие полукругом возле дома.

— Хочешь посмотреть, как там внутри? — звучит над моим ухом голос Бельского.

— Да, очень любопытно.

Пройдя немного вперед мужчины, я задираю лицо и рассматриваю зеленые кроны под пышными снежными шапками.

Наступаю на наледь, нога предательски скользит, но меня успевает подстраховать Андрей Николаевич.

— Все в порядке? — интересуется, когда я падаю в его руки.

Ох… теперь у меня еще больше закружилась голова… То ли от глубокого глотка чистейшего воздуха, то ли от того, что я в руках Андрея Николаевича и спиной упираюсь ему в грудь.

— Да, поскользнулась просто…

Бельский отпускает меня, но не до конца. Его ладонь плавно скатывается по рукаву моего пуховика и захватывает ладонь.

— Придержу тебя, чтобы не расшибла лоб, — объясняет и кричит куда-то в сторону: — Марат! — Я, поворачиваю голову и вижу небольшой флигель, дверь которого приоткрывается и на крыльцо выходит один из людей Бельского. — Почисти дорожку.

Ладонь Андрея Николаевича большая и очень теплая, даже в самый лютый мороз не нужно надевать варежку — рука не замерзнет, если он будет ее держать.

Лишь заведя меня в дом, Бельский отпускает меня.

Внутри особняка преимущественно все в приглушенных коричневых тонах. Массивная мебель в классическом стиле соседствует с ненавязчивыми ультрасовременной шикарной лакированной лестницей и лифтом с зеркальными створками.

— Выпьешь чего-нибудь? — между делом спрашивает Бельский, на правах хозяина шагая впереди и на ходу расстегивая черное пальто.

— Нет, спасибо, — быстрее, чем успеваю подумать, выпаливаю я, ослабляя туго намотанный поверх пуховика шарф.

Хотя, наверное, даже чай в доме Бельского с привкусом чего-то особенно приятного. Не знаю почему мне так кажется. Здесь все такое необычное и непривычное для меня.

— Ладно, — он не настаивает, — нужно забрать печать. Можешь подняться со мной и посмотреть, что наверху, если тебе любопытно.

— Почему бы и нет?

Мне нравится это ни к чему не обязывающее настроение между нами, и то, как раскрывается Бельский. Он уже не видится мне вечно недовольным злым мужиком.

Прохожу за ним в лифт, и когда мы оказываемся в небольшом закрытом пространстве, мое сердце начинает биться быстрее. Чувствую аромат мужского парфюма, его глубокие древесные оттенки и амбру.

— Понравился дом? — спрашивает Бельский, остановившись у какой-то двери.

— Я таких еще не видела.

Он толкает дверь и входит в комнату.

Я следую за ним. И оказываюсь в спальне.

Здесь все выдержано в тех же тонах. Консервативную классику разбавляет новейшая плазма, висящая на стене напротив кровати, и электрический камин.

Далеко не прохожу, держусь ближе к двери. Потом мой взгляд падает на большую кровать с изящным резным изголовьем. Она не заправлена, и я могу увидеть шелковое постельное белье цвета горького шоколада.

Тем временем Бельский открывает дверцу массивного шкафа, которая скрывает за собой сейф, и достает печать. Прячет ее в карман пальто, возвращается ко мне и останавливается так близко, что мой взгляд невольно упирается в его широкую грудь, обтянутую черным кашемировым пуловером.

— Ты точно не хочешь задержаться? — его голос звучит тише и ниже, чем обычно.

Я словно проваливаюсь в сон, потому что в реальности такого точно не должно было со мной случиться, ведь моя жизнь должна идти по определенному плану, и Бельский в него не входил.

И мои чувства должны быть более разумными и предсказуемыми. Но какого черта сейчас меня бросает в необъяснимую дрожь так, что колени слабеют?!