– Ой! Живот! – сгибаюсь пополам. – Прихватило! Как же больно! Сестра Дэллия, проводите меня до кельи!

Хватаюсь за локоть подруги и тяну её прочь, чувствуя спиной тяжёлый подозрительный взгляд.

Едва мы заворачиваем за угол, выпрямляюсь. Почти бежим с Дэллией вперёд, вниз по лестнице, снова прямо, поворот. Фух!

Мы одни в пустом переходе, соединяющем монастырь с сиротским приютом. Справа и слева никого. Дэллия прислоняется спиной к стене и закрывает глаза, а когда открывает их, они снова светло-фиалковые.

– Ты как? – касаюсь пальцами щеки подруги.

Губы Дэлли растягиваются в грустной улыбке:

– Одно и то же сознание с каждым разом подчинять всё сложнее, а мы воздействуем на настоятельницу Тирс уже пять лет. Сегодня я почти вычерпала резерв, в следующий раз его может не хватить, и тогда…

– Значит, следующего раза не будет! – шепчу горячо. – На нас и так уже косо смотрят! Никто не готовится стать монахиней пять лет! Никто не ходит пять лет в послушницах! Настоятельница дважды продлевала нам срок перед постригом! Третьего раза ждать нельзя. Зарина точно этого так не оставит!

– Эта змея снова вынюхивает! – Дэллия прислоняется затылком к стене, устало прикрывает глаза. – Я готова свалить отсюда, чтобы просто ЕЁ не видеть!

– Да, – отступаю назад и обхватываю себя ладонями за локти. – В последнее время она порядком меня утомила. Явно что-то замышляет. Вопрос не в том, осмелится ли донести на нас, а – когда.

Некоторое время молчим. За окнами слышен шорох метлы, скребущей брусчатку во внутреннем дворике. В соседнем крыле приоткрыта дверь в классную комнату, где сироты изучают основы Светлейшего писания, и оттуда долетает наставительный громогласный тон сестры Агаты и послушный гомон детей, повторяющих за ней.

– Это были самые спокойные пять лет за всю мою жизнь, – Дэллия поднимает веки, и её глаза блестят от слёз. – Но всему хорошему приходит конец.

– Любой конец это новое начало, – произношу тихо, но уверенно. – Поедем на юг, найдём уютную деревеньку, куда не заглядывают каратели, и обустроимся там. Никто нас не найдёт.

Встаю рядом с Дэллией. Окидываю взглядом стены, которые должны были стать тюрьмой, а стали крепостью, укрывшей от опасностей и бед.

Дэллия смотрит в одну точку прямо перед собой:

– Как твои сны?

Медлю с ответом, тщательно его обдумывая:

– В порядке.

– Больше не ходишь в них к НЕМУ?

– Нет! – отвечаю слишком поспешно.

Дэллия задумчиво кивает. Почему она спрашивает? Не доверяет? Мне?

– Беспокоюсь, – отвечает, будто прочитав мои мысли. – Любой дар это не только сила, но и уязвимость, Мелинда. Вновь обретённый дар сложно обуздать.

– Я справляюсь! – бурчу сердито и скрещиваю руки на груди.

– Значит, я зря переживаю и проблем не возникнет, – соглашается Дэллия как-то слишком легко. – В Праздник Благоденствия отправимся на городской рынок за покупками для монастыря. Пока идут службы и подношения, всем будет не до нас. Когда хватятся – будет поздно.

Мысленно прикидываю в уме:

– Это же уже через три дня!

– У меня плохое предчувствие. Медлить нельзя.

– Хорошо.

Привычным движением убираю руку в карман, вытаскиваю из него маленькое зеркальце в деревянной оправе. Подношу к лицу. Наблюдаю в отражении за тем, как медленно и незаметно мои серо-голубые радужки темнеют, обретая отчётливые вкрапления графита.

19. 6.1

Вечером, когда храм уже закрыт для посетителей, подметаю зал. Другие послушницы прибирают алтарь, протирают скамьи, переговариваются шёпотом. Пахнет ладаном и воском. Из артефакта, скрытого за алтарём, доносятся мелодичные песнопения.

Морщусь от жгучей боли в ладонях под повязками – недавний сбор красной лаванды даёт о себе знать. Позади раздаются шаги: