— О какой новой реальности ты говоришь? — хриплю надсадно, мотая головой. — Если считаешь, что я закрою глаза на твои измены, то не закрою! И у нас точно все не как раньше.

Герман гневно прищуривается.

— Я ведь уже сказал, мы обсудим это позже. — Кивает на мясо в форме для запекания, что так и стоит на столе. — Давай, вперед.

— Ты правда считаешь, что мне сейчас до ужина? — Мой голос дрожит.

— Мы все иногда делаем что-то только из чувства долга, Маша. Это и называется взрослая жизнь, — усмехается муж, и я ловлю себя на неудержимом желании стереть эту гадкую ухмылочку с его лица.

Интересно, изменяет он мне тоже из чувства долга?

Я знаю, мужчины смотрят на измены совсем не так, как женщины, но меня до глубины души, до сжимающей внутренности боли поражает то, как спокойно он об этом говорит. Как будто ничего такого в этом нет.

А меня начинает тошнить и передергивает, как только представляю, что вот этими самыми руками и губами он ласкал очередную любовницу, а потом сразу приходил и обнимал и целовал меня… И ведь не только меня — Лику, нашу двухлетнюю дочку, тоже.

Хорошо хоть, ее сейчас нет дома: она с ночевкой у свекрови, Светланы Владимировны. Она всегда забирает ее к себе, если Герман ждет важных гостей на ужин.

Как, ну как Герман не понимает, что растить дочь с ним я больше не смогу! Конечно, она еще слишком мала, чтобы понять, что случилось, но какой пример ей сможет подавать подавленная несчастная мать, которая мирится с постоянными изменами?

— Гера, я не смогу тебя простить, — шепчу глухо.

— А ты постарайся! — рявкает Герман, и я вздрагиваю от его грубого тона.

— Постарайся? — повторяю эхом, смотрю на мужа и понимаю: он это вполне серьезно.

— К тому же куда ты пойдешь? — вкрадчиво интересуется Гера, изгибая уголок губ в усмешке. — На что будешь жить? Если мне не изменяет память, а она мне не изменяет, идти тебе некуда. Работы и своих денег у тебя тоже нет.

Ну разумеется, у меня нет работы и собственных денег, потому что я в декрете с ребенком. И пойти я могу разве что к Алене. Если это не она… Глаза снова наливаются слезами, стоит только подумать, что меня предал не только муж, но и подруга.

— Надеюсь, тебе хватит мозгов верно оценить ситуацию. Ну что ты так на меня смотришь, как побитый олененок? Хорош реветь!

Однако слезы все продолжают катиться по щекам, и я шмыгаю носом, болезненно морщась.

— Вот тебе еще повод принять единственно верное решение: я не отдам тебе дочь, так и знай. Если уйдешь, уйдешь одна. Я не разрешу тебе с ней даже видеться, — безжалостно продолжает добивать меня Герман.

Сердце тут же ухает вниз, и внутренности стягивает тугим узлом. Дыхание сбивается, и я в полном шоке смотрю на мужа. Он ведь знает, как я люблю Лику. Больше всего на свете. И никогда, ни за что ее не брошу.

— Ты не посмеешь! — сиплю ошеломленно.

— Еще как посмею, — многообещающе прищуривается Герман. — Я могу прямо сейчас позвонить, дочь заберут у моей матери и увезут туда, где ты ее никогда не найдешь. Ну, что скажешь? Все поняла или еще добавить?

Внутри все леденеет от озвученной им перспективы. Его вид прямо кричит о том, что он действительно это сделает — заберет у меня мою Лику.

— Я все поняла… — киваю, с трудом глотая возникший в горле ком гигантских размеров.

— Точно поняла?

— Точно, — еле выдавливаю. Тело пробивает озноб, а к горлу снова подступает тошнота: так тяжело мне дается этот ответ.

— Умница. — Герман наклоняется ко мне и проводит большим пальцем по губам. Мне дорогого стоит выдержать это прикосновение. Прикосновение, которое я так любила раньше. — Все, действуй. И приведи себя в порядок, выглядишь как пугало.