Автобус отъезжает, а я кричу проклятия ему вслед. Больше всё равно ничего не остаётся. Сажусь на скамейку, десять часов восемь минут, это был последний автобус. И как мне быть? Заглядываю в карты. Первый в шесть пойдёт. Может, там кондуктор посговорчивее будет?

Чёрт, зарядки всего три процента осталось. Как я перевод сделаю?

Чёрт! Чёрт! Чёрт!

Слёзы так и льются. Да что это за день такой? Всё же так хорошо начиналось. Выключаю телефон, чтобы в случае чего воспользоваться утром.

Скидываю балетки, иначе ночи отвалятся. Опускаю голову. Как засыпаю, не чувствую, видимо, от голода и усталости просто отключаюсь.

– Э, – ощущаю прикосновение к плечу. – Ты чё тут развалилась?

Открываю глаза, передо мной два парня. Один тощий и низкий, второй долговязый. А я лежу на скамейке.

– Ты работаешь? – спрашивает один из них, тот, что низкий и страшный.

– Что? – пытаюсь проснуться, сажусь и надеваю балетки.

– Работаешь?

– Где? – кажется, ещё сплю. – Сколько времени?

– Второй час. Сколько берёшь?

Смотрю на парня в этой темноте. Тут ни одного фонаря нормального, только тусклая лампа над остановкой. Пытаюсь понять, чего он ко мне прицепился.

Но тут быстро просыпаюсь, когда его рука на мою коленку ложится.

– А ну, руку убрал! – ору на всю ночную округу.

– Я заплачу, – светит гнилой улыбкой.

– За что ты заплатишь? – задираю брови.

– Слышь, – обращается к товарищу, – она на качелях, походу.

– На каких качелях? Вы дебилы?

– А обзываться нехорошо, – клацает долговязый и подходит ближе.

Как побежала, не помню, несусь, не оглядываюсь. Слышу только, как они там орут вслед, что не обидят. А я – к домам. Там люди есть. Всяко безопаснее.

Чёрт дёрнул обернуться. Решила убедиться, что они не преследуют. Не замечаю канавы и лечу прямо в неё. Скатываюсь кубарем, только лицо успеваю прикрыть, чтобы не поцарапать.

Еле встаю. Ушиблась знатно. Осматриваю себя: одну балетку потеряла, вторую порвала, в волосах куча песка и травы, руки ободраны. Слёзы снова накатывают, только теперь ещё и от боли.

Мыслей особо нет, так что просто иду к дому того Василия, Виталия, Владимира… да как его там? Чёрт! Удавиться готова!

– Ну, Тарас, если этот мужик сказал правду, – злюсь уже в голос. – Пришибу собственными руками! Такого унижения и страха я никогда в своей жизни не испытывала!

Вдруг в доме по соседству зажигается свет. Прижимаюсь к земле, прям на корточки сажусь. Мало ли что этим в башку придёт. Из дома убежать будет сложнее.

Пока брожу в поисках того самого особняка, небо начинает светлеть. Наверное, уже часа три, четвёртый.

– Боже! Вот он! – припадаю к кованым воротам и оглядываю тот самый белоснежный дом с коричневыми балконами.

Нахожу кнопку вызова охраны и жму. Этот мужик притаранил меня сюда, пусть хоть поможет выбраться. А то меня здесь прибьют, и долг ему никто не вернёт, если Тарас пропал.

– Тарасик, – начинаю прямо хныкать. – Где же ты, любимый…

– Кто? – ко мне навстречу выходит один из амбалов, что в магазине был, и светит фонариком. – Что тебе надо? Милостыню не даём, – рявкает.

Округляю глаза и слёзы вытираю:

– Мне не нужна милостыня, – а тем временем охранник подходит к воротам.

– О господи, – удивляется. – Что с тобой случилось? – открывает калитку и запускает меня во двор.

– Я упала… – прячу глаза.

– Чего не уехала? – спрашивает сероглазый.

– У меня денег с собой не оказалось, – еле мямлю, у меня нет больше сил. – А из автобуса выгнали.

Вместо сочувствия мужчина начинает смеяться. А я снова в слёзы. Хуже со мной ещё ничего не случалось…

– Погоди, за начальником схожу. Пусть решает, что с тобой делать, – уходит, качая головой, а я остаюсь стоять около фонтана.