Со всех сторон на Любу сыпались восхищенные фразы: «Такой парень!», «Не парень, а золото!». А много ли ей нужно было подтверждений и доказательств юной девушке, и без того уже влюбленной?

И словно само провидение знаком свыше сначала заставило ее задуматься, а потом словно благословило их… Однажды Антон пришел улыбающийся, таинственный, и, стоя у крыльца, глядя снизу вверх, прошептал с хитрецой:

– Дай руку. – И протянул ей зажатый пальцами вниз кулак.

Люба шагнула к нему и протянула раскрытую ладонь, а потом, подумав – а вдруг он ради шутки принес ей жука или паука, испуганно отдернула руку. Может же! Шутки у парнишек из их компании иногда были еще совершенно детскими…

Что-то, блеснув, упало вниз, Антон наклонился и, глянув на нее с обидой и горечью, выбежал из калитки прочь.

Через час он вернулся крайне расстроенным и потерянным, посмотрел вниз, по ноги и вздохнул.

– Что? – Спросила она, успев за это время порядком испереживаться.

– Там было кольцо! То есть перстень с камушком! Серебряный. Я хотел тебе подарить! А ты руку убрала.

– Перстень?

–Да, маленький, красивый.

– И куда он делся?

– Выпал. Я его поднял, сунул в карман штанов, психанул, что ты не оценила, ушел… Пошел бродить на поле и думать. Долго ходил… А потом пошарил в кармане – а колечка там нет, оказалась дырка, и оно через нее проскользнуло видимо…

Люба слушала, широко раскрыв глаза, – теперь и ей было невероятно обидно.

– Обязательно психануть нужно было?! – Выпалила она и, наклонившись, внимательно осмотрела траву у террасы, а потом побежала на поле, пока не стемнело. То поле в направлении речки, куда ходил грустить парень, протянулось вдоль деревни. До реки от дома, в котором жил Антон, находящегося на противоположной, ближайшей в ту сторону, линии построек, было примерно полкилометра. Люба ходила поперек поля, начав с самого края, рядом медленно шагал крайне удрученный Антон. Кольца не было. Отчасти виноваты были оба и даже извинились друг перед другом, но перстенек не находился. Уже начало темнеть, когда они ушли с поля. «Если потерялся, то и нам не судьба быть вместе» – грустно расценила этот знак девушка.

Потом она, конечно, забыла об этой своей мысли. Все-таки Антон, так быстро ворвавшийся в ее жизнь, очень много для нее значил, умудрившись стать близким почти мгновенно. Выросшей без рано ушедшего отца, с постоянно работающими взрослыми, ей еще с тех давних пор очень хотелось тепла, определенности, душевной нераздельности с человеком – чтоб и любовь, и дружба вместе.

В розовой дымке нахлынувшего счастья она не замечала, что парень переигрывает… Видимо Антону хотелось обострить чувства девушки, и в эту прекрасную безмятежность радость он понемногу подсыпал перчинки сомнения и тревоги. Однажды в пятницу вечером он зашел к ней домой, сел на углу кровати, проникновенно вздохнул:

– Завтра приезжает мать Сереги с Сашкой. Нас заберут в Калугу. Насовсем. И мы с тобой больше не увидимся…

Люба не спала ночь, писала стихи, не в силах представить, как она сможет теперь жить без него, а на следующий день он появился как ни в чем не бывало, словно и не было вчерашнего разговора. На следующие выходные повторилось то же самое – «я уезжаю навсегда», вздох, влажный взгляд. Люба поджала губы, пытаясь скрыть улыбку. Когда в третьи выходные Антон проделал ту же шутку, Люба, опустив смеющийся взгляд, тоже тяжело вздохнула:

– Приехал мой дядя… ведь уже август… он заберет нас всех завтра в Москву… я уезжаю навсегда…

Антон вскинул на нее испуганный взгляд больших черных глаз. Люба не лгала – дядя, и правда, приехал, чтобы увезти в город и бабушку, и ее. Но днем был серьезный разговор.