Катя открыла заплаканные глаза.

Ник пытался что-то сказать, но ее ладонь прикрыла ему рот.

– Не перебивай, – тихо сказала Катя, – я еще не закончила. Жили мы на восьмом этаже. Мать погибла сразу. Отца чудом спасли. Он еще долго лежал в больнице весь переломанный и ничего из прошедшего не помнил. Полиции я соврала. Сказала, что был несчастный случай. Конечно мне не поверили, но уголовного дела заводить не стали. А меня… Меня на время приютили Николай Иванович и Ирина Петровна. Именно они похоронили мою мать и написали письмо моей бабушке. Бабушке, которая жила от нас очень далеко и которую, я совсем не помнила. Моя милая бабушка. Я ей до сих пор за все благодарна. Она удочерила меня, когда отца лишили родительских прав, увезла к себе в деревню и воспитывала с той любовью и нежностью, которая присуща только пожилым людям. Как говорится: «Все что не делается, все к лучшему». Ад закончился. Ад родительских пьянок завершился. Ники… -Катя бросила взгляд на Ника, внимательно всматриваясь то в один глаз, то в другой, -…Ники, никто не знает правды, кроме тебя. Слышишь. Я никому об этом не рассказывала. Даже бабушке. Хотя должна была рассказать. Рассказать там на Земле, психологам. Рассказать вам. Но я все это скрыла, Ник. Я осознано подвергла всех вас опасности. Я осознано подвергла опасности всю миссию. Хотя нас предупреждали, что любой скрытый, негативный, даже незначительный факт из прошлой жизни, может сказаться на психологическом состоянии человека и повлиять на дальнейшую судьбу всех колонистов. А я утаила. Я виновата, Ник. Я очень виновата. Прости. Я просто хотела все забыть. Я думала, что забыла. Но здесь, на Марсе, я кажется стала понимать, что истинная причина, из-за которой я записалась в «колонию Марс-1» -это бегство от себя. Бегство от прошлого. Бегство от своих воспоминаний и желание все забыть. Ведь я хотела забыть. Очень сильно хотела. И думала, что у меня получалось. Пока… Пока мы не приземлились на Марс. Эта планета как-то влияет на меня. Со мной что-то происходит, Ник. У меня нехорошее предчувствие и мне страшно. Я боюсь, Ник. Я боюсь за тебя. За всех нас. Мы зря сюда прилетели. Это гиблое место. Это нехорошее место. Я не знаю, как, но я просто это чувствую. И я иногда молюсь. Молюсь, чтобы все было хорошо. Меня бабушка научила. Но мне страшно, Ник. Страшно. И бывают моменты, когда я снова чувствую себя кроликом. Парализованным кроликом.

Катя замолчала. Ее глаза смотрели на Ника, в ожидании его реакции на услышанное.

Ник аккуратно вытер рукой остатки слез с Катиного лица, а затем нежно поцеловал ее в губы.

– Че-то ты совсем расклеилась, -нежно сказал он, посмотрев ей в глаза, – Ноешь как… Как это по-русски? Как ба-бья, кажется. Нет. Подожди. Не подсказывай. Как… – Ник ненадолго задумался, а затем, ломаным русско-английским языком, выговорил слово «баба», а ударение в этом слове, поставил на последнюю букву «а», – …как баба. Да. Точно. Вспомнил. Как баба.

Катя тихонько улыбнулась и так же с ошибкой сказала: «Я и есть баба».

– Нет. Ты не просто баба, – Ник улыбнулся в ответ, – Ты русская баба, – и он повысил голос на слове «русская», – Помнишь, как ваш поэт писал: «Коня на скаку остановит, в горящую… Как это по-русски?

– Избу, – правильным русским произношением ответила Катя, – По-английски это «Хаус», «Коттедж», «Хут».

– В горящую избу войдет, – продолжил Ник, коверкая неправильным произношением, слово «изба».

– Я не такая, – Катя опустила глаза, – Совсем не такая.

– Такая! – твердо сказал Ник, – Поверь мне, именно такая. Веселая, сильная баба.