Если говорить о причинах негативного отношения суфиев к рассудку, следует упомянуть, что рассудочность для суфиев очень часто ассоциируется с законничеством, формальным подходом к религии со стороны некоторых представителей мусульманского «духовенства». Догматизированный ислам стал базой для закона, но потерял часть извечной мудрости, без которой религия лишается глубинного смысла. Как указывает М.Т. Степанянц, «нападки суфиев на разум объяснялись неприятием не столько рационального знания, сколько рассудочности исламского богословия. Недаром мусульманские реформаторы XX века, в частности Мухаммад Икбал, говорили о “раскрепощающей роли суфизма”, оценивая его как “форму свободомыслия и альянса с рационализмом”»[55].

Многие суфии подвергались преследованию за свои неортодоксальные взгляды, немало было объявлено еретиками и убито, поэтому формально-рассудочный, экзотерический подход создал рассудку дурную репутацию в глазах суфиев. Иногда эта дурная репутация по ошибке распространялась не только на низший уровень интеллекта, но и на разум как таковой.

Ортодоксии и догматизму в суфизме противопоставлялись опьяненность и отказ от разума. Но не следует забывать, что свободомыслие – последовательное и бесстрашное мышление – может служить даже более сильным противоядием от догматизма.

Другая причина отрицательного отношения к разуму заключается в том, что суфизм за несколько веков привлек огромное количество последователей, так что начиная с XI–XII веков возникла необходимость в формировании тарикатов, суфийских братств или орденов, куда входили сотни и тысячи дервишей. Суфизм стал наиболее массовым в истории духовно-религиозным эзотерическим учением. В этом его сила, но в этом и слабость: эзотеризм и массовость плохо сочетаются.

Эзотерические доктрины суфизма, включавшие метафизику и предназначенные первоначально для узкого круга тщательно отобранных учеников (например, у Джунайда, суфийского мыслителя и учителя IX века, их было всего около двадцати), оказались доступны далеко не всем. Конечно же, понятные массам нравоучения, назидательные истории, вера в чудеса, амулеты, поклонение могилам святых и совместные ритуалы, особенно громкий зикр (к которому многие наставники относились без особого энтузиазма)[56], пользовались бóльшим спросом.

Стал формироваться упрощенный, народный суфизм. Этот процесс описывает Ахмад Газали (ум. 1126), автор знаменитого трактата о любви «Наития влюбленных» и младший брат великого теолога Абу Хамида ал-Газали, говоря о практике сэма (сама', радение): «Все шло должным образом, пока простой народ не начал подражать им [подлинным суфиям], и тогда доброе перемешалось с гнилостным, и нарушилась вся система»[57].

Любовь и разум нередко противопоставляются в суфийской литературе (особенно в персидской поэзии), но для этого противопоставления нет оснований, если речь идет о высшем, универсальном разуме – он действуют заодно с любовью.

С другой стороны, любовь без мудрости, любовь, не прибегающая к помощи ума, может быть деструктивной силой. По словам Дж. Нурбахша, если положительные любовные чувства «не принимают во внимание ум или не могут его использовать и вырываются на поле битвы в одиночестве (только с эгоистическими желаниями), возникает любовь с качествами огня. Ради себя такая любовь сжигает все. Чтобы удовлетворить свои эгоистические желания, она разрушает других»[58].

Руми и Ибн 'Араби писали стихи, исполненные экстатических любовных переживаний, и в то же время оба были авторами вполне трезвых философских трактатов. Существует «суфийский путь любви» (так У. Читтик назвал свою книгу о Руми) и «суфийский путь познания» (так называется его книга об Ибн 'Араби) – и это по сути не разные пути, а различные, но взаимосвязанные аспекты одной духовной традиции.