Нанося визиты, он неизменно слышал упоминания о мисс Баттон. Причём её брат глубоко уважал её, его жена слегка её опасалась, хоть и хотела подружиться с ней всей душой. Миссис Кавальо настороженно относилась к занятой неженскими делами девушке, которая и не заговаривала о браке. А сеньор Джованни преклонялся перед её умом, энергией и знаниями. Обладая более практичным разумом, чем мистер Артур, он частенько помогал ей дельными советами, случалось, правил чертежи или беседовал с механиками, обнаружив у себя склонность к неаристократическим ремёслам. Женщины же не могли её понять. Их пугало её вдруг возникшее стремление к независимости. В то время как Элис Кавальо видела смысл своей жизни в рождении и воспитании детей, Франческа Баттон – в жертвенной любви к мужу и дочери, Джулия Баттон не считала это целью своей жизни. За свои двадцать четыре года она ни разу не получила предложений о замужестве, и не рассчитывала получить впредь. Она, конечно, хотела иметь семью и детей. И на её глаза не раз наворачивались слёзы, когда она навещала своего брата и его жену: маленькая София не утомляла её своей непоседливостью. Она вызывала в ней только тихую грусть. Но, поскольку женихи не выстраивались в очередь у её дверей, Джулия решила помогать своей семье тем, чем умела: если не выгодным замужеством, то самоотверженным трудом. А молодые женщины, обладавшие на редкость несхожим темпераментом, не сговариваясь, пришли к мысли, что неплохо было бы свести мистера Сворда и мисс Баттон – их взаимная непохожесть придала бы им обоим недостающие черты: мистеру Сворду – глубину суждений, а мисс Баттон – мягкость характера. На что Артур, заслышавший как-то очередной разговор дам на эту тему, не забыл напомнить, что в своё время его отец уже предпринял попытку познакомить ветреного аристократа и свою серьёзную сестру. Но они не произвели тогда друг на друга хорошего впечатления, расставшись со взаимным желанием никогда друг с другом не встречаться. А заносчивый сэр Сворд вообще не хотел о ней ничего слышать, видя в ней воплощение всех недостатков женщин, их глупости, занудства, недалёкости и желания совать свой нос туда, куда им не надо в силу своего женского, а значит весьма посредственного ума.

– Дорогой, ваша сестра просто не умеет себя показать, – ответила на это его жена. – Она как жемчужина в раковине: чтобы понять её красоту, надо её раскрыть. Она не ваша младшая сестра, прошу меня простить, блеск которой виден всем, но за которым ничего нет. Чтобы Джулия понравилась, её надо заставить раскрыть свою душу.

– Сама она ни за что не допустит в свою душу никого, – сказал Артур. – Она очень холодна. Хотя доброта её безгранична, – добавил он, вспомнив вовремя присланный мисс Джулией чек на его собственную свадьбу. Чек, стоивший самой Джулии многих дней упрёков отца, рассерженного, что с ним не сочли нужным посоветоваться, и неудобств самой Джулии, которой надо было покрывать эти расходы из каких-то иных средств.

– Она не холодна, – поправила его жена. – А застенчива и скромна. И до смерти боится быть навязчивой, бестактной и нелепой, доставить неудобство, ранить бесцеремонностью и самодовольством. Боится быть неловкой и смешной. Не хочет быть такой, как, простите меня снова, дорогой, но как члены вашей семьи. И от этого она одинока. Она очень ранима и трогательна. Как София, только старше.

Артур от души рассмеялся.

– Трогательна! Видели бы вы, сеньора, как она ставила на место клерка в конторе или подрядчика на стройке! Вы бы так не говорили!

– То, что она самостоятельная и сильная личность, в отличие от вашей младшей сестры, я не отрицаю. Но это не мешает ей быть ранимой и одинокой, – настаивала его жена.