Вершинин с нескрываемым изумлением посмотрел на Дениса и вышел из палаты. Через час стало известно, что после разговора с дознавателем Петр Моторин признался в совершении преступления – в расчете на смягчение наказания…

– Какое же красивое село! – восхищался мой друг, писатель.

Широкая река текла, переливаясь в лучах солнца. Вдоль берега в ряд выстроились деревянные дома. Среди красивых полевых цветов и трав тянулась тоненькой нитью тропинка. Прошли поле. Стежка-дорожка вывела нас к сосновому пролеску. После недавнего дождя хрустальной чистоты воздух щекотал ноздри свежестью. Душа пела в ответ, ей было необыкновенно легко. «Светло на душе», – говорят. Неповторимое произведение природы! Тропинка и воздух приворожили нас, двух путников. Вот и первые дома.

– Как же здесь красиво! Мне кажется, что это сон, – говорю Андрею, закрыв глаза. – Кричать хочется!

Андрей улыбается.

Мы подходим к избе на берегу. Открываем деревянную решетчатую калитку.

– Вот наш дворец! – показывает рукой мой спутник.

– Ух, здорово!

– Да, если не брать в расчет дядю Игната, здесь все хорошо! Он не всегда такой. Иногда его клинит. Никого у него нет. Старость, – пожимает плечами Андрей.

Из дома выплывает высокая дородная женщина в годах. Лицо белое, доброе. Сразу видно, что она из тех, кто не любит сидеть сложа руки, в ней угадывается неуемная воля к жизни.

– Ой, Андрюша! – она крепко обнимает Андрея. – Хорошо доехал? Сколько лет, сколько зим! Пропади пропадом ваши телефоны! Сотовые узы вместо родственных. Эх, разве телефоном можно заменить живое общение? Ведь тетя не чужой человек! Я родная сестра твоей матери, царствия ей небесного! А ты-то забыл о нас. Эх, писатель! Да будь ты хоть Достоевским или Толстым – на всем белом свете нет для тебя роднее человека, чем я.

Женщина тараторила без умолку, слова вылетали из ее уст, словно пулеметная очередь.

– Все, тетушка, перестань! Неужели даже не поздороваешься с нами? Я гостя привез. Он все это время тут стоит и не знает, куда себя деть, неудобно ему от твоей тирады.

Тетя Андрея будто очнулась:

– Ой, простите меня, бога ради! Здравствуйте! Я Клавдия Сергеевна! Можно тетя Клава».

Она протянула мне руку, прикрыв рукавом платья локоть:

– Добро пожаловать, дорогой гость! Как вас зовут?

Я представился.

– Ну-у, а как наш дед? Все еще в селе? – спросил Андрей, – что-то его не видно? И возле речки его не было.

– Ой, а я тебя увидела и растерялась… Старик пошел в лес. Куда денется, появится небось сейчас… – тетя опять затараторила. – Прошу всех в дом.

Женщина была приятная, открытая, на лице сияла искренняя улыбка, голубые глаза излучали доброту.

Во дворе все постройки из толстого бревна: баня, кухня, гараж и терраса, обвитая петлями алых роз, даже курятник и собачья конура. По столбикам террасы розы забрались на крышу и выстлали ее пунцовым ковром.

Под розами и накрыли на стол. С высокого берега можно было обозревать окрестности на все четыре стороны. Внизу бежала река. Теплый ветерок пьянил запахами леса, который растянулся аж до самого горизонта. Слева виднелось поле и сосновый пролесок с едва видимой тропинкой, по которой мы сюда пришли.

Тетя Клава оказалась простодушной женщиной. Она все делала бойко. Мысли ясные. Не стала она церемониться и с Андреем:

– Ну, что, так и будешь ходить бобылем и горевать о своей гулене? Она же укатила с каким-то проходимцем. А ты сидишь в своей городской норе и грызешь карандаши. Писатель! Сперва заведи семью, а потом делай что хочешь: хоть пиши, хоть рисуй… А без жены ты – бумагомаратель, а не писатель!