Я с ужасом наблюдала, как Рис пересек широкий газон, направляясь к стрелку – тот нацелил пистолет на кого-то, лежащего на земле. Скамья загораживала обзор, но когда я опустилась пониже, то смогла под нее заглянуть, и мой ужас удвоился.

Там был не один человек. А двое. Мужчина и, судя по размерам, ребенок.

Теперь я поняла, почему у Риса было такое выражение лица.

Кто целится в ребенка?

Я прижала кулак ко рту, сдерживая тошноту. Меньше часа назад я подтрунивала над Рисом за хлебом и вином и думала о сборах перед отъездом в Нью-Йорк. А теперь прячусь за деревом в каком-то парке, наблюдая, как мой телохранитель бежит навстречу возможной смерти.

Рис был опытным солдатом и охранником, но все-таки оставался человеком, а люди умирали. Они могли исчезнуть всего за одну минуту, оставив после себя лишь пустую безжизненную оболочку.

«Милая, боюсь, у меня плохие новости». Глаза деда покраснели, и я прижала к груди плюшевого жирафа. Мое тело сковал страх. Дедушка никогда не плакал. «Твой отец. Случилась авария».

Сморгнув воспоминание, я увидела, как человек на земле слегка повернул голову. Он заметил Риса за спиной у парня с пистолетом.

К сожалению, этого небольшого движения оказалось достаточно, чтобы предупредить стрелка – тот развернулся и выстрелил в третий раз, одновременно с Рисом.

С моих губ сорвался крик.

Риса. Подстрелили. Риса. Подстрелили.

Слова крутились в моем мозгу, как самая ужасная в мире мантра.

Стрелок рухнул на землю. Рис пошатнулся, но остался стоять.

Вдали завыли полицейские сирены.

Вся сцена, от первого кадра и до последнего, разыгралась меньше чем за десять минут, но ужас имеет свойство растягивать время до такой степени, что каждая секунда превращается в вечность.

Казалось, ужин был много лет назад. Выпускной – в прошлой жизни.

Я инстинктивно вскочила на ноги и понеслась к Рису. В груди бешено колотилось сердце. Пожалуйста, будь в порядке.

Когда я добежала до своего телохранителя, он уже обезоружил противника – тот растянулся на земле и стонал, истекая кровью. В нескольких метрах лежал раненый мужчина, в которого целился стрелок, его лицо белело в лунном свете. Ребенок, мальчик лет семи-восьми, сидел рядом на коленях и смотрел на нас с Рисом огромными, перепуганными глазами.

– Ты что, черт подери, творишь? – крикнул Рис, увидев меня.

Я принялась лихорадочно искать на нем повреждения, но он стоял, разговаривал и ворчал, как обычно, а значит, не мог быть слишком опасно ранен.

А вот мальчика явно требовалось успокоить.

Проигнорировав вопрос Риса, я присела, оказавшись на уровне глаз ребенка.

– Все в порядке, – мягко сказала я. Я не придвигалась ближе, чтобы не испугать его еще сильнее. – Мы не причиним тебе вреда.

Он крепче сжал руку своего, как я предположила, отца.

– Мой папа умрет? – тихо спросил он.

В горле встал ком. Я была примерно его возраста, когда погиб мой отец, и…

Стоп. Речь не о тебе. Сосредоточься на происходящем.

– Скоро приедут врачи, они его быстро вылечат.

По крайней мере, я очень надеялась. Мужчина то приходил в себя, то снова терял сознание, из его раны сочилась кровь, пачкая кроссовки мальчика.

Рис опустился на корточки рядом со мной.

– Она права. Врачи знают, что делать. – Он заговорил мягким голосом, которого я прежде никогда не слышала, и в груди что-то сжалось. Сильно. – Мы побудем с тобой, пока они не приедут. Договорились?

У мальчика дрожала нижняя губа, но он кивнул:

– Хорошо.

Прежде чем мы успели сказать что-то еще, нас осветил яркий свет, и по парку прогремел голос:

– Полиция! Руки вверх!

Вопросы. Медицинские осмотры. Еще вопросы, плюс несколько хлопков по плечу за «героизм».