За столом сидел, устало вытянув ноги и подставив спину теплу, шедшему из камина, князь Багратион. Локтями он опирался на стол и, глядя на вошедшего узкими, тусклыми от постоянного недосыпания глазами, непроизвольно или, нервничая, сжимал и разжимал сухие крепкие кулаки.

– Ваше сиятельство, имею честь явиться…

Устало глядя на вошедшего, командующий молча указал рукой на свободный стул с мягким сиденьем и выгнутой спинкой.

– Садитесь, Владимир Платонович, – растягивая букву «р», гортанно произнес он, прерывая доклад Ромашова, и разгладил лицо сухими ладонями. – Как солдаты? Сыты, отдыхают? – но ответ не выслушал, снова перебив Ромашова, – другие мысли и заботы беспокоили князя. – Казачьи разъезды донесли, что неприятель рядом, – заскрипел зубами Багратион и медленно поднялся из-за стола, помахав вверх-вниз ладонью, предлагая генералу сидеть. – Михаил Илларионович, – запутался он в буквах «л», – собирается завтра отходить на новые позиции, – голос князя стал тверд и звонок. Убрав руки за спину, он размеренно ходил на небольшом свободном пространстве комнаты. – Вам, генерал, – опять усадил сделавшего попытку встать Ромашова, – надлежит назначить в своей бригаде арьергард из пехотного полка, артиллерийской батареи и эскадрона конницы. Объясните людям, что задание опасное, но героев ждут награды, а вам, за удачную операцию – Владимир 2-й степени.

На этот раз он не сумел заставить Ромашова сидеть.

– В-а-а-аше сиятельство!.. – приложил руку к груди генерал. – Не извольте сомневаться, задержим врага. Так и передайте Кутузову… генерал Ромашов, мол, крови не пожалеет за государя императора!

Багратиону все же удалось усадить и заставить замолчать расчувствовавшегося Ромашова. – Да я!.. – снова начал было генерал, но князь строго поглядел на него ясными уже глазами. Сна в них как не бывало.

– Соблаговолите дослушать! – недовольно продолжил он. – Арьергарду сражаться до вечера, затем отходить к мосту и после переправы взорвать его. Сражаться до вечера! Слышите? До ве-че-р-р-ра! – по слогам произнес он, округлив глаза и остановившись перед Ромашовым. – До вечера… – устало повторил и тяжело не столько сел, сколько рухнул в жалобно заскрипевшее кресло. – Свободны, генерал, – вызвал он штаб-офицера. – Не забудьте – последние взрывают мост!.. – не сказал, а скорее, прошептал командующий.

«Славно! Славно! – спешил в бригаду Ромашов. – Владимира 2-й степени высочайше пожалуют! – прикидывал место для звезды на мундире. – Вот славно-то, – высунувшись из коляски, сплюнул, чтоб не сглазить. – Быстрее, болван, ткнул в спину солдата-кучера».

У цыганских костров, освещавших сумрак ночи, разгоняя мрак и неизвестность в офицерских душах, плясали юные цыганки. Собрались здесь лишь свои, гусарские офицеры. Сунулся было артиллерийский капитан, базировавшийся на горе, но его посчитали слишком серым и скучным и отправили укреплять люнет.

У цыган оказалось много вина, которое они продавали втридорога. Офицеры платили не скупясь. Аким Рубанов, положив потертую ташку на колени, часто запускал в нее руку, представляя, что лезет за пазуху к молодой, красивой и гибкой цыганке в красной юбке, которая била в бубен, томно изгибаясь под тягучую музыку, и громко, с надрывом и будоражащей кровь хрипотцой, пела на непонятном языке близкую русскому человеку песню. Рубанов, вытащив мятые рубли, с трудом поднимался и одаривал женщин. Еще три цыганки грациозно скользили босыми ногами по ковру, брошенному на сырую землю. Два низкорослых толстых цыгана аккомпанировали им на гитаре и скрипке.

– Жги, жги! – подпрыгивал на седле полковник и старался щелкать пальцами в такт мелодии.