Своей рукой отперши дверь

И громко хлопнув по уходу,

Ты мне сказала, что «не верь

В меня и в пагубную моду».

Тебя послушавшись, не стал

Я верить многому и многим,

За барной стойкой утопал

Матросом раненым, безногим.

Когда же чертов этот диск

Всходил над городом обмана,

Как уркаган я шел на риск,

Украв твой образ из тумана

И с каждой строчкой бастовал,

Черкая каждые полслова,

Но сам себя не узнавал,

Не понимал значений слова.

Я был в плену у карих глаз,

И слезы горькие пролиты.

Но без тебя и нету нас:

Мы разошлись и стали квиты.

Наедине с собой и зеркалами,

И со стаканом тоже из стекла,

Я любовался черными цветами,

Но под ногами – жгучая зола.

Я обходился пеплом и печалью,

Заметно мутным пламенем зрачков,

Где никогда с любовью не встречали,

Как пестуют отрадных дурачков.

И музыка навязчиво играла,

Во тьме ей позволительно играть.

Ты знала жизнь и все прекрасно знала,

И каково не тлевших обжигать.

Теперь я с одиночеством на равных,

Глаза у страха – выяснил – малы.

Я резкое нашел в движеньях плавных,

Квадраты – непонятливо круглы.

Ты просто мир уходом разломала,

Разрушила привычную тоску,

Но началось все грубо и сначала,

Как будто ствол приставило к виску.

Будто кровь застывает по венам

И сгущается, чтобы не течь.

Восприимчивость их к переменам

Позволяет свободу сберечь.

Она кроется в пристально малом:

В белой простыни слезных разлук,

Коих сжег ты однажды навалом,

Позабывший о бархате рук.

Она скрыта в саду по-над домом,

На местах обольстительных встреч

В малом городе больно знакомом.

Он решился тебя уберечь.

Ровно дышит ноздрями заводов

И готовится небом обнять

Вечных юношей, нас, идиотов,

Чтоб не взяли ножа рукоять,

Чтобы кровь не застыла по венам,

Не сгущалась, продолжила течь.

Я готов прошагать к переменам,

За любовь в этом городе лечь…

Люби, мой ангел рукотворный.

Тебя ночами смастерил,

Когда ходил в шалман тлетворный,

Где бессердечно водку пил.

И я выкуривал помногу

Друг с другом схожих сигарет,

Но серый дым шел на подмогу,

Туманя жизнь ушедших лет.

В мои то годы шебутные,

В пока живые двадцать два

Я все придумал, и блатные

Стихи выписывал едва.

Любил, как помнится, немногих

И просто так не флиртовал.

Пусть флирт – игра для одиноких.

Я не по правилам играл.

И в гуще низменных событий,

Казалось, можно утонуть,

Покинуть все, из жизни выйти,

Иль просто пива отхлебнуть.

Я признаюсь, что обожаю