Стройные философские учения напоминают игру в прятки: требуется угадать, где спрятан подвох.

Философу не важно, существует ли реально то, что он доказывает публике. Дух спортивный заводит его на соревнование. Дух созидателя зовёт дорисовать строение. Дух художника – придать ему гармонию.

Самые зыбкие открытия приходятся на долю философии. Тут бесконечно крутятся вокруг предмета и не находят, где стать, а когда уже готовы схватиться за предмет, он вдруг исчезает, как лужа миража.

Создано много конструкций из человеческих мыслей и слов, законченных, противоположно объясняющих мир. Мы же, любуясь их тонкостями, как не имели понятия о мире, так и не имеем.

Каждое философское учение стремится не оставить места возражению. И ни один мыслитель после Сократа не набрался мужества признать: а вообще-то, я знаю только то, что ничего не знаю.

Принять бы на вооружение принцип Калашникова: доводить любое выражение, любую мысль до предельной простоты и надёжности.

Второоткрыватели древнеиндийских учений об устройстве мира вроде Блаватской представляют их как новое озарение, как истину неизвестного, божественного происхождения, не тронутую молью. С их помощью боги всё ещё сбивают пахту для планет, варят заумный космический суп из троек и семёрок.

Прошло более века с тех пор, и простая русская лапша представлялась бы более современной.

Истина бежит от того, кто отходит от правды.

Тот, кто утверждает, что нет абсолютной истины, плавает в относительной безопасности.

Не всё расспрашивай, больше дерзай. Бывает, заблудившись, набираешь грибов.

Истина, как невеста, предпочтёт того, кто долго обхаживает.

Убеждают – сомневайся, и убеждаешь – сомневайся.

Ссылки на авторитеты, цитаты напоминают шест, которым вооружается канатоходец, не уверенный, что удержит равновесие.

Вл. Цаплин, опираясь на открытия современного научного мира, в котором он будто свой человек, выложил в работе «Гипноз разумности» смелые взгляды на жизнь и разум.

Жизнь, по Цаплину, не могла зародиться на Земле ни при каких условиях, не хватило бы времени для необходимых реакций. Откуда же взялась жизнь, он не знает, предположений не делает.

Что касается Бога, то его нет. Это он знает точно, и с такой страстью знает, что готов окатить каждого, кто с ним не согласится. В его глазах неверие в бога – главный критерий умного человека.

Жизнь, по его мнению, существует благодаря главному закону природы – саморепликации, закону, которым только и озабочено всё живое. Разум в размножении не помощник, жизнью он явно не предусматривался, и вреден. За противозаконное появление он объявлен автором недоразумением.

Пытаясь уяснить смысл, суть жизни, отделим все духовные, побочные ветви в рассуждении: любознательность, любовь к красотам внешнего мира и т. п. – и получим вместе с В. Цаплиным «в сухом остатке» несущий ствол, репликацию. Всмотримся неторопливо в свой продукт, и обнаружим, что, убрав главное, мы оставили ствол действительно сухим, бесплодным.

Что разум – это излишество, ошибка природы, – такое заключение не допускается самим здравым разумом.

Не дать себя зомбировать – научному жаргону, и увлечь – заносчивости.

Ответственный человек не может силой авторитета навязывать мнение там, где требуются доказательства. Он не может заявить, что Бога нет, что все загадки природы, в конце концов, будут сведены наукой к простым физическим явлениям и объяснены, – это бы означало подмену одной веры другой. Наука сама существует благодаря неуверенности и поискам. Наши открытия – всего лишь приоткрытия. Нам ничего неизвестно о 95% невидимой, окружающей нас и заполняющей нас же материи. Многие законы нам ещё не известны, а известные не универсальны, они не могут действовать в чёрной дыре, не действовали до и в момент Большого взрыва во Вселенной.