А когда особенно грустно, я даже не могу плакать. Я просто сцепляю зубы, нет-нет, я не кричу, я просто вою. И даже нет, я просто издаю стон. Но поскольку сейчас я говорю, словно передаю это состояние Миру и надеюсь, что Он мне поможет справиться с этим чувством.

Когда я грущу, мне хочется, чтобы мне кто-то помог. И там, где-то в глубине меня, живет надежда, что есть человек, которому я очень дорога, и который может понять меня. И так хочется, чтобы кто-то, большой и сильный, спас меня.

Когда я грущу. Раньше замыкалась в себе, понимая ядовитость этого состояния для окружающих, я старалась замыкаться там, где-то внутри, концентрируя боль. Но она побеждала. Она была сильнее меня: разрывала, выматывала, забирая все силы. Забирая так, что иногда хотелось просто лечь и не вставать. И тот, кто не прожил это состояние, может сказать: «Блажь! Что за дурь?». И вроде повода нет так лежать, умирая, душевно страдать.

Когда я грущу, я окунаюсь в печаль, и, когда дохожу до самого дна, я ощущаю космос. И заземляюсь. И тогда я позволяю себе упасть почти на самое дно. Нет, не упасть, погрузиться в нее, в мою грусть. В какой-то момент наступает облегчение и понимание. Мы словно знакомимся. Я и она, моя грусть.

Но иногда по привычке я бегу от этой старой знакомой, бегу и по-прежнему хочу, чтобы меня кто-то спас. Но разве меня кто-то может спасти извне, если во мне она, моя грусть. И иногда я забываю о том, что она, МОЯ грусть, и она часть меня.

И сейчас я грущу, но после рассказа об этом мне легче, мне намного легче. Рассказав о ней, рассказав вслух, я словно признаю ее: «Здравствуй, моя грусть. Как ты? Давай погрустим. Ты как?»

И уже не так одиноко, и уже понимаешь, что она тоже о чем-то кричит, что она тоже о чем-то хочет тебе сказать.

О чем?

Она ощущала себя покинутой. Погода под стать Ее состоянию: собирался дождь, периодически проливаясь на весеннюю землю, готовую пробудиться и расцвести. А Она ощущала себя покинутой. Беда в том, что в такие минуты Она сама себя покидала. Зачем? Она ненавидела себя за то, что такая эмоциональная, принимающая и открытая.

Она училась себя любить. И у Нее почти получалось. Но сейчас Она нуждалась в признании и уверенности в завтрашнем дне, в ощущении, что Она нужна как специалист, как жена и как друг. Но ничего из этого Она давно не чувствовала. Давно. Она потерялась.

Она потерялась и осознавала это. Она не могла подняться, Она утопала в жалости к себе, в безысходности и в своей покинутости. Слезы, такие крупные, соленые, и почему-то не освобождающие Ее от тяжести, текли. Она плакала одна. Просто плакала. Поцелуи мужа, его привычная реакция на Ее слезы раздражали. Она изменилась, а он не заметил.

Она ощущала себя покинутой. Большая толстая черная линия наступила в жизни. «Почему Она могла посочувствовать всегда? А Ее пожалеть некому. Почему?» – так горько звучало в голове Ее. И еще много подобных вопросов. Она ощущала себя покинутой. Не могла найти себя, а так хотела. Хотела, чтобы наступила такая же жирная полоса, только белого цвета.

Она ощущала себя покинутой… И пока ничего с этим не могла сделать. Наверное, Ее бы могло спасти Чудо или Она сама. Но у Нее пока это почему-то не получалось.

Она ощущала себя покинутой.

Она встала рано утром, с рассветом. Муж в командировке в Москве, приедет завтра, дети спали. Она хотела пить. Налив себе воды с лимоном, как Ее научила подруга, следящая за своим здоровьем, Она стала смотреть в окно. Уже рассвело, даже проезжали машины, и шли редкие прохожие.

Она пила эту ненавистную воду с лимоном, хотя у Нее потом болел желудок, и вкус Ей откровенно не нравился: кисло.