Читатель может проверить, соответствуют ли приведенные в сборнике исследования перечисленным критериям. Надеюсь, он как минимум признает, что я искренне старался им следовать.

7. Связь с историей экономических учений. Демонстрируя результаты исследований, я стараюсь представить их в контексте истории экономических учений. Я ссылаюсь не только на работы, опубликованные за последние несколько лет в крупнейших журналах – это делают все в обязательном порядке. Я стараюсь заглянуть в более глубокое прошлое, порой даже на 100–150 лет назад, чтобы обнаружить те идейные направления, традиции которых я продолжаю или с которыми спорю. Сегодня подобные экскурсы уже не в моде. Многие в своих исследованиях довольствуются отсылкой ко всеми цитируемым работам, тем, что все время на слуху. Не раз приходилось слышать шокирующую фразу: «Чего нет в Интернете, то и читать не стоит». Я безо всякого стыда принимаю на себя роль «вымирающего вида». Меня по-прежнему интересует, с чем я могу согласиться в работах отцов-основателей нашей науки; в своем воображении я спорю с Адамом Смитом, Марксом, Вальрасом, Хайеком и другими, давно почившими экономистами. В части II книги я, наверное, активнее всего пытаюсь установить внутренние связи между различными школами и направлениями и собственными теоретическими выкладками. Часть IV же я целиком посвятил рассказу о том, какой мне видится роль Маркса в истории экономической теории и политической практики. Выбор темы определило то огромное влияние, которое оказали идеи Маркса на коммунистические партии, десятилетиями удерживавшие власть, и на формирование официальной идеологии социалистического режима.

8. От первого лица. В некоторых местах сборника я позволяю себе выступать от первого лица. Мои тексты отличаются от стандартных экономических исследований не только содержанием и специфической методикой, но тональностью и стилем. Редакторы, корректоры и авторы ведущих журналов требуют, чтобы статьи были бесстрастными, похожими на математические или химические исследования. Чем суше, тем научнее. Если работа не достаточно свободна от эмоций и личных замечаний, она не считается в должной степени академической, но рассматривается как «эссе», и – что уж тут отрицать – употребляющие слово «эссе» в данном контексте произносят его с пренебрежительной интонацией.

Мне бы не хотелось пускаться в рассуждения о том, что делает текст «научным»[5]. Тут мы имеем дело с одной из сложнейших проблем философии науки, особенно это касается общественных наук, которые с трудом справляются с концептуальной четкостью и эмпирическими доказательствами. Я же, пусть и без должной скромности, рассматриваю эту книгу как научный, «академический» труд, где автор оперирует (в рамках исследования) четкими понятиями и стремится подкрепить свои положения, рассуждая последовательно, приводя логичную аргументацию и опираясь на эмпирические наблюдения.

Я сопоставил характерные черты своих работ с характерными особенностями исследований в русле мейнстримной экономики. Если посмотреть на каждую характеристику в отдельности, ни одну из них нельзя отнести исключительно на мой счет. К счастью, во всех этих проявлениях я не одинок. Однако если взять все эти восемь характеристик в совокупности, мне вряд ли удастся найти товарищей – мало кто разделяет со мной весь «набор свойств». Я мог бы этим гордиться: мои работы сложно поместить в конкретный ящик какого-нибудь экономического учения; характерные для меня мыслительный процесс, методология исследования и стиль не соотносятся ни с одним из известных направлением. Но есть в моем положении и невеселая сторона. Среди мейнстримных экономистов существует некое интеллектуальное «братство». Даже когда они спорят друг с другом, основные столпы их научного инструментария остаются одними и теми же. Они говорят на одном языке. В мире «неортодоксальной» экономики существуют разрозненные группы: представители одних не следят за тем, что производят другие. Иногда они объединяются, но по-прежнему остаются одиночками (см. работы Коландера и Россера: Colander et al., 2004; Rosser et al., 2010).