Разлом Владимир Саяпин

Всё кругом внезапно стало серым, тусклым и безжизненным. Я даже не заметил, как это произошло. Никто этого не заметил. Просто шутки и болтовня мгновенно выветрились, будто эта серость вытянула из нас все звуки.

Бойцы в кузове собрались разные. Некоторых я почти не знал, но молодых, совсем уж необстрелянных не было. Все знали, куда едут. В меру шутили, поддерживали бодрость. И тут умолкли. Словно каждый здесь, попав в дымку тумана, за мгновение смирился с тем, что уже не вернётся.

Серость необычная. Я осторожно высунул голову и осмотрелся. Только что небо было голубое, точно помню, и уже одни тучи.

Что-то очень странное, неуловимое, что-то пугающее в этой пустоте. Такое, что даже те, кто в бою уже побывал, молчали. Только что, ещё секунду назад была весна. А теперь в округе попрятались все листья. Каждая травинка. Как будто бы каждое цветное пятно исчезло.

Все это почувствовали разом. Исчез горизонт. Когда это случилось?

Словно мы прошли рубеж. Все это почувствовали. В кузове потому и стало тихо. Это был первый удар, с которым мы должны были справиться.

Тогда беспокоило одно.: как много из нас сможет вернуться туда, где весна ещё не закончилась?

– Капец, э! Это что за серость?!

Звонкий кавказский акцент разбивает молчание, дрожащее от грохота мотора.

Камаз трясёт на неровной сельской дороге. Слякоть, сырость. Осень, посреди весны.

– Даже в самом глухом ауле в самый скучный день его жизни, – снова и снова пронзает он пальцем воздух, – и то веселее!

Говорит он уверенно и громко. С живостью. Поддерживая жесты резкими взрывами голоса.

– Хм-хм-хм-хм-хм, – расплывается накатом дружный хохот.

На улице и впрямь странная атмосфера. Похолодало в одно мгновение. Следом тянется колонна, и часть машин уже не видно.

– Хуже, чем в квартире моей бывшей. Которую она отобрала после развода.

Лёгкий хохот выветривается рычанием мотора. Бойцы оборачиваются, смотрят на товарища. Кавказец жестом просит соседа уступить ему место, подсаживается и кладёт на плечо руку.

– Э, что ты рассказываешь, да? Если хорошая девушка, то не ушла бы. А если плохая, то не ушла бы от СВОшника.

Он смеётся, ударяет по спине. Остальные всё ещё глядят.

Слегка озадачено хмурится сержант в глубине кузова. Он сидит у выхода, так что видит и слышит всё.

Впрочем, военный на шутку реагирует спокойно.

– Когда она узнала, что я еду на СВО, то сказала, что прощает меня и разрешает вернуться.

Горячий южный нрав в бойце с позывным «Аул», от такого ответа вскипает.

– А ты что?

Военный молчит пару секунд. Улыбается.

– После трёх лет брака? Здесь явно будет проще, чем с ней в постели.

Бойцы опять смеются, и это хорошо. Шутить стало тяжело. Атмосфера холодная и неприветливая. Совсем не по сезону. То и дело мерещится свист и жужжание. В любой момент приходится ждать прилёта. И в такой атмосфере как никогда важно не рассыпать нервы на пустыре.

Напротив тоже заводится короткая беседа. Один из бойцов заглядывает в блокнот к связисту.

– Что пишешь? Рэпчик для подруги?

Тот сразу прячет записи в нагрудный карман.

– Ничего такого.

– Да дай посмотреть.

Машина подпрыгивает на кочке. Слегка встряхивает. Опять молчание. Тихий мрак незаметно опускается на землю. Неуловимый, незаметный и непредсказуемый.

В стороне мелькает пятно. Бесшумный, тёмный, безжизненный кусок убийственной стрелы, благословлённой Марсом, показывается на мгновение. В следующую секунду он подбрасывает в воздух сразу три машины, шедшие следом.

Взрывная волна ударяет прямо в лицо. Грязь, осколки, ошмётки, обломки. Всё разом летит во все стороны. Грузовик бросает в сторону.

Связист чуть не вываливается. Его успевает схватить кто-то из бойцов и швырнуть на пол. Остальные подхватывают и протаскивают дальше. Своих никто не бросает.

Тормозные колодки впиваются в диски. Солдаты валятся и давят друг друга. Как по приказу становится тихо.

В тот же миг в стороне нарастает шум. Из жуткой безмятежности гробового молчания ползут звуки боли. Чей-то предсмертный крик успевает прожечь в груди рану сострадания, спотыкается о бессилие и пропадает в оковах смерти.

На развалинах уничтоженных машин танцует пламя. Раздаётся взрыв. В небе снова мелькает чёрная тень.

Второй удар завершает мучения несчастных, искавших последний вздох. На глазах бойцов остатки трёх машин разносит в щепки. Остаётся только чёрная, полыхающая яма. Путь назад отрезан, колонна разбита. Остальные грузовики разворачиваются.

Третий удар цепляет ещё несколько Камазов. В голове мешанина и попытка понять, как вернуться обратно.

– Приготовиться! – сообщает командирский тон из кабины. – Прорываемся вперёд! Вперёд! Езжай!

– Держитесь крепче! – подхватывает сержант.

Сам он меняет положение и отправляется ближе к кабине.

Грузовик срывается с места. Рычит мотор. Колёса взлетают над ухабами. Машину трясёт сильнее, чем в турбулентности, но она набирает полный ход.

Держась друг за друга, бойцы смотрят, как ракеты вспахивают поле, зарывают глубоко осколки техники, оружия и людских жизней. На долгую память археологических раскопок будущего.

Позади остаётся рубеж старой жизни. Граница, которую переступаешь лишь однажды. Черта, которая только что была пересечена.

Трясёт из стороны в сторону, подбрасывает. В голове всё разбалтывается и смешивается. Затем резкое торможение вырывает дыхание. Топот, возня, пробежка по лесопосадке. Всё как будто за один миг.

Бойцы рассыпаются под деревьями. Капитан стоит с сержантом в нескольких шагах. Только они собираются что-то обсуждать, как внезапно тишину прерывает жуткий вой.

Тихий, тяжёлый бас, похожий на сирену, медленно тянется издали. Все замирают. Взор устремляется в даль, которую не видно за зарослями, но которую слышно всё чётче.

Звук похож на гудок тягача. Только ещё ниже. Такой тяжелый, что его давление ощущается физически и тянет к земле сильнее усталости.

Он всё громче, нарастает за полсекунды, начинает сводить с ума. Проникает в кости. И так же внезапно исчезает. Лицо не успевает скорчиться.

Аул поворачивается к товарищу и слегка встряхивает его за плечо.

– Твоя бывшая, по ходу, расстроилась, что не женился опять.

Солдат задумывается.

– Не расстроилась, – качает он головой. – Она так только в спальне кричит.

Чем тяжелее обстановка, чем страшнее и непонятнее, тем сильней и спасительная сила юмора. Одна идиотская шутка, и все расслабляются. Смех быстро гаснет, почти мгновенно, но успевает впитать в себя страх.

Капитан приказывает позвать связиста. Оглядывает солдат. Стоит с прямой спиной, как на плацу.

– Остальным построиться.

– Становись! – немедленно дублирует сержант.

Связист получает приказ доложить в штаб. Он садится в сторонке. Сержант оглядывает отряд, считает, проверяет, осматривает, оценивает ситуацию.

– На разведку не нарвёмся, товарищ капитан?

Офицер говорит спокойно, не давая кому-то случайно услышать речь, но даже немного не сгибает спину.

– Не нарвёмся. Карты у тебя?

– Так точно!

– Тут никого нет. И ещё минут тридцать минимум не будет. Так что сейчас определим маршрут и будем прорываться к позициям наших. К ним в тыл не могли зайти незаметно, так что здесь никого быть не может, бояться нам нечего.

Тревоги заставляют солдат переминаться с ноги на ногу. Они тихо разговаривают, чем и привлекают внимание.

– Смирно, сукины дети! – взрывается командир. – Забыли, как порядок держать?! Сейчас отправитесь строевой шаг под обстрелом тренировать!

Про командира в части ходят настоящие легенды. Говорят, что воин он суровый. Как-то ему пришлось без патронов полезть на автомат. Заколол несколько боевиков, выжил каким-то чудом, задачу выполнил. А через две недели уже маршировал в строю.

Вспыльчивостью офицер не прославился. В части за ним не замечали криков и ругани. С другой стороны, давно уже командир не выбирался из кабинета в окопы. Почти ни у кого нет ни малейшего понятия, чего от него ждать.

Он замечает, что в строю что-то не ладно. После слов офицера один из бойцов едва держит себя в руках. И это слишком очевидно, так что сержант тут же быстрым шагом направляется к нему.

Сержант хватает военного за разгрузку и подтягивает к себе.

– Встал в строй! Живо! – шипит он, потом добавляет тише, – Угомонись.

Умудряется сказать с сочувствием, с пониманием. Ярость не исчезает, но остывает сразу. Товарищи утягивают бойца во второй ряд, чтобы его поведение не было заметным.

Аул всегда славился горделивостью. Только капитан не тот человек, который закроет на такое глаза в окопах. Приходится успокоить солдата, пока не стало хуже.

Вроде, пронесло. Взгляд сержанта падает на связиста. Если ещё и он подведёт, то добром это может и не кончиться.

– Блокнот! – обращается сержант к военному в паре шагов. – Долго ковыряться ещё собираешься? Где связь? Шевели живее…

– Старшина, не трожь, – обрывает офицер.

Он подзывает жестом. Как будто специально усложняет задачу.

А стоило ли? На Блокнота уже начали коситься, особенно Аул, в котором кипят чувства. Пока все строятся, он в сторонке. Приказ, ничего не поделаешь, но для бойцов он будет лишним, единственным, кто не разделил их невзгоды. И даже хуже – наблюдал всё со стороны.

– Я, товарищ капитан.

– Командир.

– Есть, командир, – виновато поправляется боец.