Четырежды три…. Мать его, долбанный ублюдок Обрулин, с его задиристым нравом… драка в таверне… разбирательство и трибунал… вместо очередного звания – каталажка и пинок под зад….

Такое случалось. При пересечении Барьера в памяти словно миксер работал. Перемешивал все подряд: хорошее, плохое, доброе, злое… очень злое, невероятно злое! Пальцы стиснули штурвал с такой силой, что тот затрещал… наверное затрещал…. Поганая тишина! Ненавижу!

Пятью восемь…. Прекрасная Мари… Маша…. Моя первая любовь… и, вероятно, последняя… привязанности были, но такого как с Мари… нет… Нет-нет-нет! Об этом не хочу вспоминать! Только не об этом! Треклятый Барьер! От безумных всплесков эмоций меня бросало то в жар, то в холод. Теперь, помимо всего прочего, приходилось бороться с собственным рассудком. И способ справиться с этим имелся лишь один – отрешиться от всего. Полностью. От мира, от чувств, от всего, что дорого или ненавистно, от друзей и врагов… от себя самого….

Семью три….

Пустота навалилась на грудь и вдавила в кресло. Я стал никем и ничем. Ни плотью, ни духом…. Но при этом меня разрывало изнутри. Время остановилось. Все, что оставалось – считать….

Семью шесть…. Цифры… только цифры… Семью семь….

А что если я завязну в этом розово-сером ничто? Что если не выберусь, и безмолвная агония продлится вечно?!…

Семью восемь….

Ужас. Дикий, безудержный… Невыносимо….

Семью девять….

Не слышно даже биения собственного сердца и дыхания. Будто умер, но при этом жив. Жуткое чувство. И если кто-то скажет, что привык к такому – нагло соврет.

Восемью один….

Розовое свечение Барьера, придавало кабине мрачный, потусторонний вид. Казалось, что тени шевелятся, трепещут, пытаются оторваться от породивших их предметов.

Восемью четыре….

Тишина… тишина… тишина!

Я перестал быть человеком и превратился в стремление. Стремление поскорее вырваться из страшного состояния. Мысленно пытался заставить время ускориться, сдвинуться с мертвой точки. Скорее! Ну же! Шевелись! Будь ты неладно…. Восемью семь!

Но мерзкие ощущения стали отступать лишь после «девятью пять»…

Причем так быстро, будто волна схлынула с берега, откатившись обратно в море бесконечности.

К завершению счета я снова стал таким, каким ощущал себя на входе в Барьер. Даже чуть более спокойным, расслабленным. Взирал на все с интересом и легким восторгом.

Отсутствие звуков придавало полету нечто мистическое. «Беркут» продолжал движение в абсолютной тишине.

Потом самолет тряхнуло. Первый признак скорого выхода из Барьера.

Выкуси призрачный пилот!

Начали возвращаться звуки. Раздававшиеся снаружи, они рвались, искажались до неузнаваемости и резко гасли. Зато внутри самолета скрежет корпуса и треск обшивки доносились пугающее ясно и четко. Казалось, «Беркут» вот-вот развалится на части. Снаружи бесновался ветер, угрожающими завываниями внося свою лепту во всю эту устрашающую какофонию. Но вот чего я не слышал, так это гула моторов. Каждый раз преодолевая Барьер, я втайне надеялся, что этого не случится, что двигатели не заглохнут. Чихнут, кашлянут, на какой-то миг подавятся излишками топлива, но все же справятся, исторгнут из себя всполох пламени, зайдутся клубами дыма и продолжат работать.

Чуда не произошло. Дизеля молчали, а лопасти все медленнее рубили воздух.

Что ж, ладно! Нет – так нет! Буду действовать как обычно! На стандартную процедуру запуска двигатели не отозвались.

Щелкнул тумблером вспомогательной силовой установки. Никакой реакции.

– Чтоб тебя!

И сразу погасил эмоции.

Спокойно! Я в сознании – уже радует. Самолёт только после ремонта и профилактики. Всё получится. После Барьера ничего не работает. По ощущениям – даже собственному сердцу приходится запускаться заново, что уж говорить о технике.