Постепенно и среди народа разнеслась молва о праведном человеке, стали приходить к речке Болдине люди, искавшие спасения души и вечной жизни, собралась братия, поставили часовню… Храма вот не было… Взял Герасим посох, да котомку с сухарями, да лапти в запас, перекрестился, помолился, да и пошёл в Москву за разрешением поставить храм…

Шаг человеческий – два-три на сажень50, да и сажень – мера невеликая, а отмериваются вёрсты, десятки вёрст, сотни… Шагает монах с молитвою… А на коне он во всю свою жизнь никогда не ездил, только пешком… Заночевал в Вязёмах – это последняя перед Москвой станция по Большой Смоленской дороге. Приютил богатый купец, знавший его по Переяславлю, куда возил продукты для монастыря. Странник помолился, взял яблоко и немного сухарей, запил водою; на кровать не лёг, сел на широкую лавку, застеленную домотканым ковриком, вытянул уставшие ноги, снял с запястья старенькие чётки, сделанные ещё преподобным Левкием, ушёл в молитву…

Встал до восхода, чуть стало светать, взял посох, перекрестил на выходе дверь приютившего его дома… В путь! Легко идти по пустой дороге, верста за верстой приближается он к Москве. Вот и купола впереди, благовест со всех сторон… Аккурат в воскресный день пришёл он в стольный град. Приняли при дворе ласково, разрешение дали и строить храм и открыть монастырь, да ещё государь и средств на строительство выделил. С деньгами-то почему не строить! Вернулся домой, закипело дело! Вот он перед глазами его первый монастырь! Жаль только, беден ещё край, всё деревянное: храмы, колокольня, стена… Построить бы всё из камня! И представилась ему белокаменная стена, Введенский храм, Троицкий, колокольня – всё светлое, чистое, радостное! И дуб посреди монастыря! Огромный, величественный, патриарх здешних лесов! Его болда! Закатное солнце ласково греет его спину… Сидит старик, думает, вспоминает…

Сидит старик, думает, вспоминает… Закатное солнце ласково греет спину… Вечный спутник – ловкий плотницкий топорик – лежит у его ног. Сколько годов тому топору! Сделал на заказ по рисунку отца дорогобужский кузнец. Хоть и занимался он полжизни каменным делом, а топорика этого по давней плотницкой привычке из рук не выпускал… Вот уже старик седой, и сила стала подводить (а ведь смолоду за ту безудержную силу прозвали Конём), и, видно, последний в своей жизни храм ставит, да уже не сам, а всё помощники, он только руководит работами… Подбежал ученик, Абросим, закричал было: «Фёдор Савельич!..» – но, увидев, что старик задумался, смолк и отошёл, сам решит, не маленький, даром что ли учился у мастера столько лет!

А царский градоде́лец Фёдор Савельевич Иванов, прозванный смолоду Конём за неимоверную выносливость и силу, сидел на обрубке бревна на Красной площади в стольном граде Москве, смотрел, как возводят собор по его чертежам и вспоминал, вспоминал… Из первых больших строек чаще приходили на ум Вязёмы… Умер лютый государь Иоанн Васильевич, на престол только взошел сын его Фёдор Иоаннович и подарил село Никольское-Вязёмы своему шурину Борису Годунову. И тот начал большое строительство. Призвал тогда ещё совсем молодого, но уже известного своими постройками мастера Фёдора Коня, сына плотника Савелия. И закипела работа! Они сразу понравились друг другу: оба стремительные, охочие до работы, толковые… Только Борис умный, осторожный, выбившийся в люди (отец его был вяземский помещик среднего достатка), а Фёдор вспыльчивый, прямолинейный, горячий. Сколько раз спасал Борис мастера от царского гнева. Была между ними странная дружба, не по чину, вроде бы, а была… И то сказать, разве они ровня? Предком Годунова был татарский мурза Чета, бежавший на Русь из Орды по каким-то одному ему ведомым причинам ещё при Иване Калите. Чета крестился, женился, и пошёл его род по Руси. Сам мурза незадолго до смерти основал Ипатьевский монастырь, знать было, что замаливать, за долгую его жизнь… Когда земли Вязьмы отошли к опричнине, небогатый, но умный и целеустремлённый Борис стал опричником царя Иоанна, а дальше пошёл наверх от ступеньки к ступеньке…