, и всё норовил заглянуть в глаза. Воин взгляд не отводил, но и обнадёживать не спешил, молчал… На крыльце дружинной истопки сидел на корточках полонённый монгол, молодой парень, мелкий и юркий, озирался затравленно и злобно, что-то выкрикивал, когда дружинники дразнили его для потехи. Осмотрел монгола – рядовой воин: малгай – шапка из войлока и меха, закрывающая уши и шею, валяется рядом; макушка бритая, узкая короткая челка «ласточкин хвост» спускается к переносице, несколько тощих косиц свёрнуты в колечки; на теле тонкая шёлковая рубашка (если стрела или копьё пробили доспех, то ткань не порвётся, а только вомнётся в тело: и вытащить легко, и рана быстро затянется), у нас таких делать не умеют, мелькнула мысль… На рубашке кафтан из кожи с металлическими пластинами, ремень с пряжкой, на ногах войлочные сапоги с кожаными же подошвами. Кожа да войлок – вот и все доспехи. Сверху монголы надевали дегель – стёганый халат, а на переходах суконный плащ с разрезом сзади от пояса. В дождь или сильный ветер воин, не слезая с коня, накинет себе на плечи и голову полы этого плаща сзади – и укрыт… Чуть поодаль было сложено оружие монгола: простой лук, круглый деревянный обтянутый берестой колчан на три десятка стрел, кривая сабля, боевой нож, топорик…

Меркурий кивнул глаголичу, тот подошёл, коротко доложил: «Ничего не говорит, только лается, как собака, да грозит, что Батый их город возьмёт, всем кишки выпустит… – тут он запнулся, покосился на Ждана. – Так, лает всякое непотребство…» Меркурий внимательно осмотрел монгола: молодой, бедный, за добычей пришёл… Тихо наклонился к дружиннику: – Что нам нужно, и так знаем… Князь на совете говорил про монголов, что на их курултае Великим ханом избран Угедей – сын Чингизхана, он послал на завоевание наших земель войско в пятнадцать туменов, командует всем войском его племянник Батый – внук Чингизхана, руководит войском Субудай или Субедей – воин отважный и толковый, а в помощь им посланы царевичи Бури, Менке и другие… К нам пришёл туменбаши Бурундай (по-нашему, тёмник38) с остатками войска; после боёв в Поволжье он пошёл на Новгород, да повернул назад, в степи, то ли распутица им помешала, то ли мало их осталось, теперь подошли к городу, быть битве… – Эти злые, битые, так не уйдут, от них не откупишься, им добычи хочется…Про Бурулдая говорят, что он свиреп и огромен, как бочка, но неповоротлив. Так ведь их всё равно правильно не сосчитать. Наша прелага доносит, что идут двуконь, троеконь, а кто и пятиконь… – Как это, дядька Крив, пятиконь? – встрял крутившийся возле них Ждан, с любопытством разглядывающий монгола… Тот отвесил ему лёгкую затрещину больше для порядка, но на вопрос ответил: – Не встревай в разговор военный и не слушай, себе потом забот меньше… А едут они, значит, на коне, а рядом два-три налегке, чтобы пересаживаться и долго скакать, а на каждом пустом коне свернут войлок и стоймя к седлу приторочен, вот и сосчитай их издаля: три джагуна39 скачет или целый минган!

Стемнело, Ждана забрал Крив, Меркурий распорядился о пленных и пошёл к себе, нашёл наощупь кринку да краюху, сел в темноте на лавку… Слабо светился огонёк лампады в углу перед образами Спаса и Богородицы… Лампада и Спас из Византии, куплены у купцов на Смядыни, а небольшой коврик из Персии – это уж подарок… Знакомый варяг, которого он спас от татей, подарил ему пушистый коврик для молитвы. А вот образ Богородицы он попросил списать для него с той иконы, что Владимир Мономах привёз в Смоленск, да и построил для неё каменный Успенский собор. Образ этот Одигитрии – путеводительницы – намалевал ему известный смоленский богомаз