– Домой, капитан, Домой.

– Издалека?

– Вы даже представить не можете насколько издалека, – многозначительно ответил Ямпольский.

Поезд тронулся и стал медленно набирать ход. Янис оторвал взгляд от мелькающий строений и, расстегнув гимнастерку, откинулся к стене.

– Не доводилось раньше в Киеве бывать? – спросил Ямпольский.

– Нет. У меня в батальоне двое было c Киева. Много о нем рассказывали. Я на Крещатик хотел сходить, но времени не хватило. Хоть и разрушено много, но видно, что красивый город.

Ямпольский промолчал, надеясь, что новый знакомый продолжит разговор. Так и произошло. Чуть помедлив, Янис заговорил снова.

– У нас в батальоне откуда только солдат не было. Со всей страны. И с Сибири, и с Кавказа, и с Севера много было. Много ребят хороших. И погибло много.

Пульпе замолчал. Глаза блеснули слезливым блеском.

– А я всю войну на Севере. В самой глуши. Работал. Лес для фронта заготовляли. А на войне не довелось, – стараясь отвлечь капитана от воспоминаний, произнес Ямпольский.

– Вы на Севере где трудились? – наконец, совладав с чувствами, спросил Пульпе.

– В Архангельской области. Слышали о такой?

– В Архангельской? У меня там брат живет. В деревне. И невеста с матерью там в эвакуации была.

– Не женат, получается?

– Нет, но недолго осталось, – протянул Янис.

– А что так грустно? Или не по своей воле?

– По своей. А вместо этого в командировку еду. Ай, да ладно! – вздохнул Пульпе.

– Образуется все. А брату вашему повезло. Там много деревень. Люди в них не богато живут, но хорошие по большей части. Здесь, – он развел руками. – Здесь не такие.

– Да, там мужики что надо! – согласился Янис.

– Хотя и малограмотные, но от природы наделенные особым жизненным разумением. Надежные и, как бы вам не показалось странным, свободные и независимые, – произнес Ямпольский с определенной долей грусти и зависти.

– Почему? Люди везде свободу любят и ценят, – Янис недоуменно взглянул на Ямпольского.

– Вы…

– Янис.

– Вы, Янис, не можете не согласиться со мной, что по здешним краям, – Ямпольский машинально обвел вокруг себя рукой. – Да и по многим российским, вражеские сапоги ходили не раз. Не раз под врагом народ оказывался. В отличие от тамошних, северных. От того, там всякое насилие и преклонение не приемлют в большей мере. Нет в тех людях страха. И за свою свободу и достоинство готовы многим жертвовать.

Ямпольский мог бы еще долго говорить о людях, с которыми свела его судьба в последние годы. Вспоминая их, он уже стал сомневаться в правильности своего поступка. И в определенной мере даже осуждал себя за то, как он с ними расстался.

– Да, Митька, пожалуй, такой, – задумчиво проговорил Пульпе.

– Что?

– Брат мой такой, говорю. Он по званию младше меня, а по годам старше. Я командиром был у него. На приказы воинские реагировал всегда по-военному. Не вступал в пререкания, даже, когда не согласен был. Но по жизни… По жизни спуску никому не давал. Однажды в полевую баню наш замкомполка пожаловал. Один из них был в обычном тулупе без знаков различия. Митька, брат мой, как раз там был. Толи воду помогал носить с озера, толи еще что-то делал. Ну и стал этот командир в тулупе права качать. А когда Митька сделал замечание, тот попытался пистолет выхватить. Ну, братец его скрутил и холодной водой окатил. Да много чего было за время войны. Я, зная его характер, никогда в гражданском им не командовал. Не посмотрит, что командир, живо на место поставит.

– А что тот начальник ничего брату за тот случай в бане не сделал?

– Хотел, да политрук у нас правильный в батальоне был. Объяснил ему. Замяли вообщем.