– Хочешь, чтобы он вернулся в Россию? – наконец спросил тот и тоже замолчал.

От ответа Илги зависело многое, если не все. Если Пульпе согласится, то все, что он сделал для нее тогда, было правильным решением. И, если только что возникший план удастся реализовать, то уже никто не сможет сказать, что его помощь в побеге Павла, была противозаконна. Наоборот, все будет выглядеть как грамотно спланированная операция, направленная на укрепление мощи молодой республики. А в том деле все средства хороши. Победителей не судят. Ну, а если нет, то, как он понял из слов зама, отвечать все равно придется. И старые грехи тут не причем. Слишком многое ему стало известно на совещании в Москве и в случае неудачи полагаться на его молчание вряд ли кто будет.

Последний вопрос окончательно вывел Илгу из равновесия, и от Озолса не укрылось ее взволнованное состояние. По затянувшемуся молчанию ему стало понятно, что та поддерживает связь с Павлом. Он хотел поскорее удостовериться в правильности сделанного вывода, но женщина продолжала молчать.

– Да, ты что? Чего так разволновалась? – не выдержал Иварс.

– Твоя поездка в Москву как-то связана с этим? – в свою очередь спросила Пульпе.

На этот вопрос Иварсу не хотелось отвечать. По крайней мере, сейчас. Но понимая, что правильный ответ поможет Илге принять нужное ему решение, сказал:

– Оттуда, – он кивнул в сторону окна. – В общем, есть мнение, что эмигрантам, желающим вернуться на Родину, позволят это сделать. Но, не всех примут обратно. Надо понимать, что разрешат только тем, кто сможет быть полезным для страны. Ты понимаешь?

– А Павел? Он же…

– Погоди не перебивай. В свете этого решения мне было предложено подготовить список из таких кандидатур, согласовать его и возглавить у нас эту работу. Ну, вот я и подумал, в том числе о твоем Павле, – слукавил Озолс.

Он и сам удивился, тому, как складно ему удалось все сказать. И даже порадовался про себя тому, как удачно смог уйти от прямого ответа. Конечно же, люди в Россию возвращались, и это не было ни для кого секретом. А, значит, могло быть правдой.

– Он же беглый. К тому же не какой-то видный деятель и вряд ли представляет хоть какой-то значимый интерес для страны. Он должен быть необходим. Но чем? Чем он может быть полезен? Он же – обычный человек. Что Павел может такое сделать, чтобы ему разрешили вернуться домой и не арестовали?

По ее вопросам Озолс понял, что находится на правильном пути. И теперь не следует Илгу заставлять. Нужно сделать так, чтобы она сама предложила то, что хотел Иварс. Он не обманул ее об эмигрантах. Эту тему на совещании тоже затрагивали, но только вскользь, и не в связи с порученным ему заданием. Однако, мысль о них пришлась сейчас как нельзя кстати.

– Не знаю, Илга. Ты подумай. Он же во многих переделках побывал. Видел и слышал достаточно. Это не к спеху. Время есть, но немного. Вдруг политика сменится. Можешь не успеть. ТЫ с ним связь-то поддерживаешь? Он знает об Янисе?

– Хорошо, Иварс, я подумаю, – она снова ушла от прямого ответа.

– Подумай, подумай. Да, и вот еще что. Гавзов о нашем разговоре не должен знать. По крайней мере пока.

Он поднялся со стула, подошел к окну и, не дожидаясь ответа, спросил:

– Завтра митинг по случаю праздника в десять?

– В десять, – задумчиво проговорила Илга.

Май 1924 год

К концу мая зацвела черемуха. Цветки еще только распускались, раскрашивая нежными узорами парки и скверы, а терпкий дурманящий аромат уже витал в воздухе, наполняя собой городские улицы. Вечернее солнце подкрашивало белизну этих деревьев золотистыми красками, придавая городу свежести и весенней привлекательности. Вся серость некрашеных деревянных строений и булыжных мостовых уже не так бросалась в глаза. Они как бы отходили на второй план, предоставляя людям возможность любоваться возрождающейся красотой природы. В такое время настроение у горожан поднималось, заставляя их при малейшей возможности выбираться на свежий воздух.